Сайт Максима Стефановича:
Фотосайт Максима Стефановича:
Курс по журналистике::
Я БОЮСЬ СДЕЛАТЬ БОЛЬНО
Книга очерков Максима СТЕФАНОВИЧА "Я боюсь сделать больно", с названием, взятым из фразы героя одного из очерков автора, это прекрасный пример очерковой журналистики, той самой, которая когда-то была в Советском Союзе и где-то местами есть ещё в провинции.
К сожалению, сегодня очерк, как жанр, практически умер. Являясь очень сложным психологическим жанром, требующим от журналиста опыта жизни, литературного дара и умения понимать своего героя, очерк даётся не каждому журналисту.
О своей книге Максим СТЕФАНОВИЧ пишет в предисловии к ней:
"...Дорогой читатель, я представляю твоему вниманию свою книгу очерков. Как видишь, она без твёрдой обложки, без тиража и цены. Её нельзя найти на книжных развалах и на полках книголюбов. Но, тем не менее, она есть. Как любой журналист, я хочу, чтобы люди знали о моих героях, и я рад, что имею возможность рассказать тебе о них, потому что каждый из них достоин этого.
Все эти люди научили меня очень многому. Каждый из них передал мне частичку своего опыта, своих знаний и своей души. Эти очерки были написаны в разные годы, но все их объединяет одно - тайна человеческой судьбы.
Я никогда специально не выбирал своих героев. Они находились сами. Мне было просто интересно послушать другого человека. Например, героиня очерка "Баба Маша" нашлась сама собой во время поездки на родину моей супруги в Уров-Ключи. Просто зашли в дом бабушки. Просто передали приветы из города. По забайкальской традиции, просто сели попить чаю с молоком. Завязался разговор, заканчивать который не захотелось. Так появился рассказ об удивительной жизни простой деревенской женщины, в судьбе которой были такие моменты, о которых можно снять фильм - хоть художественный, хоть документальный.
И так с каждым..."
Эта книга даёт возможность увидеть жизнь глазами других людей. Прочитав её, вы станете намного опытнее и мудрее, ведь в этой книге собран опыт почти трёх десятков человек.
* * *
Отрывок из очерка "Баба Маша"
Жизнь у бабы Маши – как картина «Девятый вал». Сколько помнит себя, столько борется с этим валом проблем, напастей да бабьих слез. Буквально с самого малолетства. Родное село Гагарское, что в девяти километрах от Уров-Ключей, где родилась баба Маша, сгорело в войну, как, впрочем, и Эльдикан, Мотогорское, Хомяки и Сивачи. Палы весной, бывало, пойдут - есть село и нет.
- Мы ребятишками все бегали смотреть на пожары. Весело нам было – эко диво, дом пылает, огонь аж до неба! Не понимали тогда, глупые, что чья-то жизнь горит…
В школе отучилась баба Маша всего-то два класса. Всю жизнь работала, кем могла. Семь лет мыла полы в школе. Десять лет пекла хлеб в пекарне, столько же гнула спину на зернотоке в совхозе. Там же, как говорит, и «потравилась» гранозаном…
О своем детстве баба Маша мало кому рассказывала. Да и не было его, детства-то этого.
- В войну голодовали сильно, - вспоминает бабушка.
Изработанные старческие руки с синими вздувшимися венами теребят друг дружку, вроде, успокаивают сами себя – было да было. Что вспоминать былое. Только не забывается проклятый голод.
- Если бы Ёлгин Николай Сергеевич не помог, мы бы точно померли. Он тогда директором маслозавода был, потом стал директором совхоза. Зашел он к нам как-то в хату, на печку глянул и спрашивает сестру мою Тоню: «Чего это у тебя там?» - «Дак, детки. Помирать
собрались». - А мы уж пухнуть стали. И вот он картошки нам привез, да Тоньке наказал, чтоб досыту нас не кормила: «А то к утру они у тебя холодные будут». - Назавтра зерна нам выписал, а меня определил к соседям Пискаревым в няньки – у них детей-то много было. Вот так и выжили. Бурдушку ели. Знашь, че тако бурдушка? Не знашь? Вода, мука и соль. Потом, как с зерном лучше стало, хлеб пекла в русской печке на железных листах. Пекла и просто на кирпичах. Пепел выгребу, мокрым веником кирпичи обмою, и хлеб туда на деревянной лопатке. Вку-у-сно…
На Пасху все деревенские специально в очередь выстраивались, чтобы бабы Машины куличи к празднику припасти. Многие уходили недовольные – не хватало. Потом даже карточки самодельные придумали, чтобы в одни руки по три булки давать на семью.
А потом была просто жизнь. Всякая – плохая, хорошая. Вроде бы и деточек Господь послал бабе Маше, и мужика. А только все как-то на особицу вышло, чудно, одним словом, и грустно. До того ни разу никому не говорившая о своей бабьей доле бабушка вдруг как от полудремы какой очнулась. Враз перед глазами вся ее жизнь встала, как солдат. Вот дочь Галюня вспомнилась. Как живая. Девочка умерла от ожога в два года восемь месяцев. Умерла, а так до сих пор во снах к мамке своей и ходит, все водички просит...