У каждого из нас встреча с прекрасным происходит по-разному. У кого-то в кинотеатре, кто-то находит его в картине художника, кому-то прекрасное выкатывается под ноги во время августовского звездопада, а кто-то встречает его в кукольном театре. Когда это происходит, ты уже не можешь жить обычной жизнью, потому что что-то внутри тебя сдвигается с мертвой точки, когда начинают двигаться сердечные шестеренки, а потом так и живешь с этим ощущением всю оставшуюся жизнь. И настолько это переживание сильно, что его не могут заглушить ни беды, ни радости, ни быт, выпивающий тебя до донкой кожицы, ни «высокие перспективы». Именно так произошло у моего героя, директора и художественного руководителя забайкальского государственного театра кукол, заслуженного артиста Российской Федерации, Александра Мусиенко.  
 

Моя встреча с Александром Николаевичем произошла в…больнице. Так уж вышло. Странное интервью за столиком в коридоре стало для меня в каком-то смысле откровением. Я почти ничего не убрал, да и нельзя было лишать читателя удовольствия, которое всегда получаешь от разговоров с дядей Сашей, как ласково зовут моего собеседника дети.

- Александр Николаевич, каким образом вы оказались в кукольном театре?

- Вы не поверите – случайно. Но в то же время, было какое-то провидение относительно меня. Когда я учился в восьмом классе, в бывшем Доме культуры Ингодинского района работал народный театр юного зрителя, которым руководили Игорь Догмаров и Мария Скрябина, на тот момент известные режиссеры. ТЮЗ был очень хорошим. Скрябина дала мне направление в культпросветучилище: «Иди, поступай». - Я благополучно поступил, и как-то сразу меня на первом курсе взяли, да и включили в дипломную работу выпускников. У нас тогда преподавателем актерского мастерства был Семен Борисович Зуховицкий, бывший режиссер нашей читинской Драмы. Он меня сразу приметил, и начал готовить на драму: «Саша», - говорит, - «у тебя есть фактура, и нутро. Из тебя выйдет хороший драматический актер». – Да и мне, в общем, нравилось.

На второй год обучения подходит ко мне Инна Васильевна Стейскаль, наш классный руководитель и говорит: «Саша, театр кукол обратился к нам с просьбой найти на лето мальчика для замены актера». – Так получилось, что оттуда забрали парня в армию, а нужна была замена на гастрольную поездку. Так я попал в кукольный театр. Познакомили меня с актерами, и руководитель говорит мне: «Поскольку кукол ты водить не умеешь, то нам понадобится только твой голос».  – Дали мне текст, и я начал осваивать нелегкое ремесло кукловода, пока только с помощью голоса, попадая голосом в действие кукол. Проходит три дня. Все уже разошлись по домам, и я решил попробовать поводить кукол сам, в полной уверенности, что я один. Чего-то там делаю, вдруг, слышу за спиной голос артиста, завпоста и изготовителя кукол Артура: «Слушай, дак ты правильно кукол водишь. Ну-ка, давай, поучимся».

На следующий день я уже начал водить куклу сам, правда, немного неуклюже, но в меня тогда поверили, потому что увидели во мне какие-то задатки. И вот когда пришла пора возвращаться в культпросвет, меня Семен Борисович все ругал: «Ты дурак! Да у тебя совсем другие задатки. Ты всю жизнь будешь за ширмой. Кто тебя увидит!» - Мне хватило настырности, и я сказал: «Нет, я хочу и я пойду». – В итоге мы поссорились, о чем нисколько не жалею. Я по сути своей – кукольник. Это моя жизнь. Моя боль. Моя радость, и я себя без театра кукол не мыслю.

- Расскажите о своем детстве.

- Детство у меня прошло в сплошных переездах. Родился я на станции Оловянная 19 мая 1957 года, сейчас это поселок. Так случилось, что родители очень долго определялись с местом постоянного жительства. Сначала переехали в Агинское, потом в Кункур, где жила наша бабушка. Жили на Камчатке, в Риге, из которой потом переехали в Свердловск, затем была Вехняя Пышма, потом Сухуми и уже Чита. Детство у меня было достаточно интересное. Я до сих пор абсолютно равнодушно отношусь к сладостям. Когда мы жили в Кункуре, родители были продавцами сельмаге. Не было никаких детских садов. В памяти осталось одно очень яркое впечатление. Родители часто приводили меня на склад в магазин. Больше всего мне нравилась халва. Я открывал коробку, снимал бумажку, и ел халву руками.
Однажды в одной из партий товара, в магазин пришли обручи. Для чего они были нужны, никто не знал, поэтому никто эти обручи не покупал. Я маме говорю: «Мама, дай покатать». – Мама дала мне обруч, и я его весь день катал по двору, как колесо. Получилась своеобразная реклама. Соседи-то это видели, и на следующий день все обручи раскупили.

- У многих из нас в детстве были случаи, когда наша жизнь висела буквально на волоске. С вами случалось нечто подобное?

- Конечно. Очень хорошо помню случай, который произошел со мной в Агинском у бабушки. Там была речка Агинка. В то время она побольше была, почему тогда и мост строили. Была зима, по-моему, январь. Я со своими друзьями катался на самодельных саночках. Мы садились на них на корточки, отталкивались палками ото льда и мчались – кто вперед! И вот в пылу погони я не заметил полынью, из которой люди брали воду и ухнул туда вместе с саночками. Очень хорошо помню этот момент. На мне была шубка цигейковая, и валеночки. Я чувствую, что хана. Первая мысль: «Ой-е-ей!» - Чувствую, что течение срывает с меня валеночки. Один ушел. Потом второй. Я понимаю, что дома мне влетит. Хорошо, я руки расставил в стороны, благо, полынья была чуть шире ведра. Вылезти самому не получилось, потому что я быстро примерз ко льду, и ребята побежали за помощью к моей бабушке. Вытащили меня, обогрели, просушили. Удивительно, но я тогда даже не заболел, а бабушка тогда ничего мне даже не сказала. Испугалась за меня.

- Ну, вот прошло ваше детство. Вы стали директором кукольного театра. Карьера замечательная. Вы довольны вашим сегодняшним положением. Творческая жизнь удалась? Вы можете сказать, что это – ваше место и призвание?

- Я, наверное, неправильный директор. Директору как руководителю очень важно, чтобы у него был высокопрофессиональный подбор кадров, такое все, знаете, по высокому уровню...Я считаю несколько по-другому. Мне кажется, да нет, я уверен - если человек до двадцати лет не стал хорошим человеком, он им уже никогда не станет, а ремеслу можно обучиться в любом возрасте. Поэтому для меня важнее на рабочем месте «человек», а не «ремесленник».
И еще есть одна неправильность. Если бы меня поставили перед выбором заниматься чем-то одним – либо руководить, либо играть, для меня чаша весов склонилась в сторону артиста, а не директора. Вероятно, по своей натуре я человек творческий, а не хозяйственник. В профессии артиста есть свои прелести, а в профессии чиновника их нет. Постоянно приходится какие-то больные вопросы решать, гордиевы узлы разрубать, делая черновую работу.

- Вы часто помогаете своим коллегам по велению души?

- У нас в театре иначе быть не может. В нашем театре есть даже такой термин – работа на помощь, когда человек, незанятый в спектакле, помогает другому что-то делать. Скажем, я, как автор и режиссер, ставлю номера, которые пользуются успехом. Если бы мне хотелось светиться, я бы играл вверху, чтобы меня видели. Но я часто «работаю ногами» и при этом меня никто не видит. То есть, зрители видят куклу, на которой работают два человека. Получается живая голова, кукольные ножки и кукольные ножки. Я скрываюсь за пандусом и шевелю ножками.

В принципе, я ничем никогда не гнушаюсь. Надо сделать куклу. Пожалуйста, хоть перчаточную, хоть марионетку на веревочках. Мне всегда нравилось делать что-то своими руками, до чего-то докопаться.

- Как вы считаете, что такое искусство с точки зрения актера?

- На самом деле, все очень просто. Когда идешь домой, и тебе хочется вернуться назад, в театр, на сцену - это искусство. Если этого не происходит, если ты работаешь просто за зарплату, когда речи не заходит о том, чтобы вернуться на работу, тогда начинается ремесленничество.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

- Вы можете вспомнить какие-то смешные истории из жизни театралов?

- Сколько угодно. Мне очень нравится один случай, который произошел во время гастролей в Москве одного провинциального театра. Сам я там не присутствовал, но всегда люблю об этом рассказывать. Был последний гастрольный день этого театра, так называемый «зеленый спектакль», когда актеры хохмят друг над другом, как могут, подкалывают, но так, чтобы зритель не особо догадался. Всякие вещи неожиданные делают, из которых актерам надо как-то выкручиваться, когда проявляется настоящий профессионализм. Идет «Гроза» Островского. Актеры то слово не то вставят, то гримасу скорчат незаметно. На сцене стоит огромная декорация в виде скалы. Катерина произносит монолог, и прыгает в оркестровую яму. Там, значит, четыре или пять здоровенных мужиков-монтировщиков на специальное приспособление ее ловят. Коллеги Катерины внизу ходили-ходили, один додумался, зашел в какой-то дальний пыльный угол и говорит: «Ребята, вы не поверите, там батут». – «Да ты,  что! Давай!» - Они этот батут приносят в яму, естественно, никто ничего не знает. На него кладут какие-то маты. Наступает кульминация. Катерина произносит свой монолог: «Прощай, жизнь!» - Прыгает в яму, и дальше начинается полная неразбериха. Зрители ничего не понимают, у актеров немая пауза, потому что из ямы вылетают ноги-руки, руки-ноги. Катерина туда-сюда летает. Оттуда уже слышатся какие-то чуть ли не матерные возгласы. Те, кто были внизу, ничего сделать не могут. В итоге один из актеров нашелся и громко так говорит: «Да-а! Долго вода не могла принять Катерину!»!

- Александр Николаевич, а с вами какие-то курьезы случались?

- Моментов было много. На празднике 150 лет казачества, по-моему в Шилке, мы идем с нашим атаманом Александром Васильевичем отсматривать станицы – такие небольшие экспозиции с казачьим скарбом, старинными фотографиями, причем, столы были везде накрыты с казачьими блюдами. Водочка, значит, самогонка, закуска…Идем, жара неимоверная. Подходим к одной, к другой станице, нам в одном месте водки наливают, в другом. Там закусили, там забыли. И так много раз. Я уже понимаю, что мне больше нельзя – упаду. Нехорошо будет. Через какое-то время атаман мне говорит: «Интересно, Николаич, мы до конца сможем дойти?» - А мне, значит, уже самогон горячий наливают. Я пью, и тут у меня с одной стороны отклеивается ус. Я иду, пальцем его держу. Мне неудобно. Все смотрят. Думаю, что делать? А сзади операторы бегают – снимают. И я понимаю, что дальше так невозможно ходить. И тут мы подходим к очередной станице. и Делать нечего, и я нарочито громко кричу: «А ну, станишники, давай посмотрим, остра ли шашка у атамана?» - и хвать шашку атаманову из ножен. Александр Васильевич глаза вытаращил: «Ты это, Саша, осторожно, шашка все-таки!» - Я беру эту шашку, и ш-шик по усам и сбрил нафиг. Ну, отрывать на глазах у людей неудобно было. Атаман руками машет: «Э! Ы! Ох, Ё! Где оператор! Это снимать надо!» - То есть, он был в полной уверенности, что я эти усы сбрил одним махом. Потом он мне на полном серьезе: «Ты осторожно, не порежься!», - а там об кого резаться. Шашка тупая абсолютно.

- Известно, что дети многих актеров какми-то образом участвуют в постановках. Ваши дети помогали вам?

- Ну, если это можно назвать помощью. Вредили больше. Мы с женой своих дочек всегда учили: «Мы для вас мама и папа только дома, а на сцене мы уже не мама и папа, а актеры. Помню, работаем спектакль «Швейк», я как раз Швейка играл. По сценарию мне нужно было подойти к краю сцены и сесть на ступеньки. Я спускаюсь со сцены, сажусь на ступеньки, и в какой-то момент слышу негромкое, почти шепотом: «Папа!» - Я продолжаю монолог. Опять слышу, уже громче: «Папа!» - Ни отвлечься, ни замениться. И опять: «Папа»! Я писять хочу!» - Я продолжаю, а спектакль для взрослых. И тут мужик какой-то вдруг решает помочь: «Ну, сделай паузу, будь человеком! Своди ее в туалет». – Я потом уже, после спектакля спросил дочку, почему так вышло-то, а она говорит: «Так ты же говорил, что ты актер только на сцене, а ты же вниз уже спустился, и стал папой».

А со старшей дочкой другой случай был. Мы ставили по сказкам северных народов спектакль. «Эльвель» - это была девушка-героиня, и там была борьба племен. У нас был выстроен бой на копьях. Я бился с недругами на переднем плане. Дочке тогда было годиков пять. В определенном месте спектакля меня закалывают копьем, и я падаю. А мое убийство – это финал. В тишине зала остается звенящий звук, мерцает красный свет и вдруг в тишине раздается голос моей дочки: «Мама, как же мы теперь без папы жить буди-и-им!»

- У вас есть любимы анекдот?

- Есть. В больнице пациент спрашивает врача: «Доктор, я жить буду?» - «А смысл?»

- О чём вы мечтаете?

- Мне бы очень хотелось, чтобы в Чите появился хороший кукольный театр. Как в Омске.  Чтобы словосочетание «театр – храм искусства» не было бы просто словосочетанием. Чтобы ребенок пришел в театр, открыл дверь и ахнул. Мне бы очень хотелось, чтобы в театре был живой уголок, рыбы, птички, чтобы дети могли подойти и сфотографироваться. Пальмочки, растения какие-то посадить. Чтобы был игровой уголок, как в краеведческом музее. Должна быть хорошая световая и звуковая аппаратура, чтобы ребенок получал эстетическое наслаждение не только от увиденного спектакля, а со всех сторон. Чтобы был какой-то отдельный зал, в котором дети могли бы приходить и просто играть, не сразу уходили, а порисовали бы, полепили бы из пластилина. Мыслей по этому поводу много, но к сожалению пока, увы и ах. И обязательно должен быть такой же прилегающий парк, в котором можно было бы посадить деревья, поставить аттракционы. По большому счету, у нас в городе для детей нет ничего.

- Что вы можете пожелать читинцам?

- Чтобы они побольше ходили в театр.
 

 

                                                                 Беседовал Максим Стефанович
                                                                                                 Фото автора