"Я ни о чём не жалею"
Жизнь каждого человека – это книга. Редко, ох, редко доводится встретить интересную книгу жизни. Жанр нынче все какой-то не такой - сплошное «фэнтэзи». Но иногда в руки попадает качественное издание, которое хочется не выпускать из рук подольше. Недавно я нашел такую книгу. Ее главная героиня – Валентина Гуревич, Заслуженный работник культуры РФ, преподаватель хоровых дисциплин Забайкальского краевого училища культуры, отмечающая в этом году свой юбилей. Всю жизнь Валентина Васильевна мечтала стать актрисой, но вот уже сорок лет учит людей пению. Собственно, что тут анонсы выдавать. Давайте вместе заглянем в эту невыдуманную повесть, первые строки которой были написаны в 1940-м году.
Вишневые сады Валюшки
Воронеж впервые за много месяцев не бомбили. 212 долгих дней правобережная часть города была оккупирована немецко-фашистскими войсками. Всё это время линия фронта разделяла город на две части. Немцы так и не смогли закрепиться на этом участке фронта. Выбитые долгими, изнурительными боями из города, который был освобожден 26 января 1943 года, немцы отступили…
Постепенно жизнь стала возвращаться в эти опаленные войной края вместе с беженцами и эвакуированными. Нужно было восстанавливать разрушенное хозяйство и просто выживать в то сложное время. Но летом в садах, как всегда, зацветала вишня, словно и не знающая о войне. Боже, как она пахла! Среди мириад запахов войны, запах цветущей вишни был самым сильным. Тогда во многих дворах организовывались небольшие передвижные медпункты. Это было не только в Воронеже, но и в соседнем Липецке. В одном из таких дворов в небольшой деревеньке Усманского района Липецкой области жила пожилая женщина, звали которую совсем не по-современному – Химарья Егоровна. Она помогала раненым бойцам. Кому воды принесет, кому картошки отварит, кому рубаху заштопает.
Мелькали изработанные руки Химарьи. Вот уж они и бельишко выстирали, а вот ужин сгоношили. К тому же нужно было присматривать за маленькими внучками, родители которых на время уехали в другой город. Некогда и неловко рукам Химарьи Егоровны на коленках лежать – солдаты раненые, как дети малые: всем помочь надо успеть. Хорошо, медицинские сестрички пособляли.
Глядя на одного из солдат с забинтованной головой, у ствола вишни стояла крохотная девочка лет трех, которой самой судьбой будет назначено нести людям красоту.
- Валюшка, ты чего там делаешь! – неожиданно раздался голос бабки Химарьи. – Ну-ка, в хату иди!
Подпрыгнув от неожиданности, кроха вбежала в дом, откуда с любопытством продолжала смотреть за ранеными бойцами из окна. Валюшка жила у бабки Химарьи уже два года, с тех пор, как вместе с родителями выбралась из блокадного Ленинграда по Ладожскому озеру в декабре 1941-го года. Хорошо ей было в Воронеже, не то, что в Ленинграде. Там часто приходилось прятаться от бомбежек под кроватью с мамой и есть, что Бог пошлет. Иногда Бог посылал Самойловым конину. Это было редко и по большому блату. Потом говорили, что конину поставляли в Ленинград с фронта.
Однажды Самойловы ехали по Ленинграду в машине. Валя с матерью сидела в кабине, а отец ехал в кузове с женщиной. У той женщины на груди была, как у военных, планшетка. Вдруг раздался взрыв бомбы. Осколки попали в автомобиль так, что с нее слетели все шины. Другой осколок попал женщине точно в планшетку, которая вошла в нее вместе с ремешком в то время, как машина летела по Ленинграду на одних скатах.
Дядя Вася…Колыма…Варпаховский…
Прошло 67 лет. Вроде бы много, и в то же время, словно их и не было, будто только что Валюшка пробежала по саду. Сегодня она уже давно не Валюшка, а Валентина Васильевна – уважаемый всеми преподаватель, Заслуженный работник РФ, человек, ученики которого исчисляются многими сотнями, а вот, поди ж ты, до сих пор помнит хату и люльку, в которой бабушка качала ее младшую сестру Еву. Помнит, как кричала: «Меня покачайте, меня!»
- Помню, как в хате на стене висел большой иконостас, и горела лампадка, - говорит Валентина Васильевна. – Бабушку помню – она была одета, как кубанская казачка: кичка на голове, несколько юбок, подвязанных веревкой, и еще, как она стоит на коленях и бьет земные поклоны…
Наш разговор с Валентиной Васильевной состоялся на улице, на скамейке напротив цирка рядом с училищем культуры. Сентябрьский холодок проникал под одежду, а ветер гнал по тротуару опавшие листья, как в тридцатых годах уже прошлого столетия ветер перемен гнал по стране сотни тысяч душ, разделяя страну на тех, кто был по одну и по другую сторону колючей проволоки. Отец Валентины Гуревич оказался с внешней стороны - он служил в органах НКВД.
- Я не люблю говорить об этом, - нехотя признается моя героиня, и становится видно, что ей немного неловко. – Я не то, чтобы стесняюсь этого, просто много наговорено про НКВД, а там обычные люди работали: и хорошие, и не очень. Время такое было. Отца моего все звали не иначе как «дядя Вася». Он был не по тем временам добрый. Просто тогда добрым было почти невозможно остаться – повсюду страх, подозрения. Да вы спрашивайте, а то я и не знаю, что говорить. Какое-то чувство неловкости – не много ли я звездю?
Родилась Валентина Васильевна в Карелии, но во время финской войны родители переехали в Ленинград. Отец служил на государевой службе, в то время, как мать, сразу после школы вышедшая замуж, возилась с детьми, не успев получить профессионального образования. Работала на почте, потом воспитательницей, но прекрасно пела. Часто в доме Самойловых родители Валентины Васильевны устраивали импровизированные концерты и даже участвовали в самодеятельной опере.
Но судьба крутанула земной шар под ногами Самойловых так, что вскоре главу семейства перевели на Колыму. Там, в Магаданской области в Тинькинском районе в поселке Усть-Омчуг родился брат Валентины – Саша. Там же Валентина закончила школу, и там же на всю жизнь прикипела к сцене, через всю жизнь пронеся память об удивительном человеке, научившем ее любить и ценить искусство.
- Я всю жизнь помню об этом человеке, - вспоминает Валентина Васильевна. - Его звали Леонид Викторович Варпаховский. Он был ассистентом Мейерхольда. Не раз сидел по 58-й статье как «враг народа». Тогда почти все сидели по этой статье. На Колыме он занимался самодеятельным творчеством. Его первая жена погибла в лагере. Потом он женился во второй раз. Его вторую жену мы звали тетей Дусей - она была оперной певицей. В лагере много сидело талантливых людей, в том числе человек, написавший музыку к фильму «Чапаев».
Театр – это такая зараза!
Так вышло, что Леонид Викторович стал заниматься с Валентиной Самойловой пением. В то время он уже жил не в лагере, а в поселении без права выезда. Это был очень интеллигентный человек – всегда ходил в шляпе и в бабочке и был очень требователен к своей ученице.
- Помню, однажды я разучивала песню «12 рыбаков», - говорит Валентина Васильевна. - Прочла текст и говорю: «Не буду петь. Мне текст не нравится». – Варпаховский посмотрел на меня строго и сказал: «Возьмешь текст и будешь читать до тех пор, пока этот текст тебе не понравится!»
На концертах Валентине повязывали какую-то косыночку, и она пела русские народные песни. Пела Валя народным голосом, как Мордасова.
- И ведь я совершенно не боялась сцены, - удивляется юбиляр. - Я это очень любила и на сцене была как рыба в воде. Хотела подмигнуть кому-то в зале, подмигивала. Обычно я выкатывалась из-за кулис маленькая в своем сарафане, и в зале стоял хохот. Мне - весело и я пела, да так, что все потом долго мне аплодировали. Это потом я стала бояться публичности.
Варпаховский ставил спектакли и сам делал прекрасные декорации, иногда привлекая к постановкам и Валентину.
- Однажды в спектакле Сергея Михалкова «Особое задание» я играла роль разведчицы-девчонки Женьки Хват, - говорит моя собеседница, - и в том же спектакле мне дали роль мальчика. Мальчик так мальчик, но ведь для этого нужна была соответствующая стрижка, а у меня были косички. И вот Леонид Викторович повел меня в парикмахерскую, и тогда я впервые услышала фразу: «Валя, запомни – искусство требует жертв». – Я до сих пор люблю театр. Я ведь всю жизнь мечтала стать актрисой. Когда выступают великие актеры, они говорят, что не могут жить без запаха кулис. Это не позерство, как думают некоторые. Я это все понимаю прекрасно. Театр – это такая зараза!
Мы сидели с Валентиной Васильевной на скамейке уже сорок минут. Передо мной словно занавес раздвинули – вот несется на одних скатах по разбомбленному Ленинграду машина, вот качает люльку с Евой бабка Химарья, вот ведет Валюшку в парикмахерскую Варпаховский. Проходящие мимо нас молодые люди с интересом наблюдали за горячим разговором двух жестикулирующих людей, которые в это время жили в другом измерении, измерить которое, впрочем, вряд ли возможно…
Тогда тайком все верили
Волею судьбы Валентина Самойлова оказалась в Чите, где жили ее бабушка и родственники по маминой линии, и куда она приехала учиться, подав документы в пединститут на литфак. Однако по конкурсу девушка не прошла, и поступила в музыкальное училище на хоровое отделение. Училась Валентина хорошо, постоянно выступая на всех городских концертах. Вскоре работники народного образования заметили талантливую студентку и после выпускного оставили ее в городе.
Желание уехать из Читы возникало у Валентины Васильевны неоднократно, но всякий раз ее что-то удерживало.
- Я могла бы многого достичь, но вышло, как вышло, - с ноткой сожаления произносит моя собеседница, - а теперь уже всегда сюда тянет. В общем-то, я ни о чем не жалею. Я состоялась как женщина и мать, воспитавшая двух замечательных сыновей, как специалист своего любимого дела. Сейчас оглядываюсь назад и сама про себя думаю – есть, что вспомнить.
Вспомнить Валентине Гуревич, действительно, есть что. Ее вспоминают добрым словом все, кто с ней работал, кто был ее студентом. Вот уже несколько лет Валентина Васильевна работает с ансамблем духовной музыки, ежегодно давая концерты в Церкви Декабристов (храме Архистратига Михаила).
- Лет 11 я пела в церковном хоре в нашем маленьком храме по 9-е января, - вспоминает юбиляр. - Как–то пришла к нам в дом женщина и говорит: «У нас некому петь в храме. Вот вы везде поете. Идите к нам. Вам голос дан от Бога и нужно Ему вернуть то, чем Он вас наградил». – Первые три-пять служб я не могла петь – ревела. Ругаю себя, а петь не могу. Мне потом говорили, что я очищалась. Вскоре я научилась читать старославянские тексты и стала, как все, петь на клиросе. Помню, как бабушка водила меня в храм. Мы были в сарафанчиках и в платочках, и несли в кулечках яички. Наверное, это была Пасха. Тайком в храм ходили. Тогда тайком все верили и молились во время войны все, только нельзя было вслух говорить.
Надо жить
Валентина Гуревич до сих пор больше всего на свете любит свою работу, как она говорит, «сам процесс». Любит, когда достигнут результат. Очень любит, когда дома сварен обед. Не любит подлость, чего по ее словам, в сфере творчества хватает, когда в глаза одно, а за глаза - другое. Чего хочет Валентина Гуревич? Хочет побывать в Японии или Италии. Хочет, чтобы все дети были счастливы. Она по-прежнему оптимист, который до последнего надеется на лучшее. Иногда она очень переживает о том, что происходит с культурой:
- В деревнях все спились. Это говорят мои студенты. Им нечего делать в деревне – нет работы. Да мы и сами это чувствуем. Уже давно не звучат хоры, ладно бы академические – народного нет ничего. Культура в нашей стране провалилась в какую-то бездонную яму. Высокого искусства в стране вообще нет, а этого люди так ждут. Люди тянутся к красивому искусству. Но надо жить и честно делать свою работу.
В свой юбилей Валентина Васильевна снова будет на работе. По своей собственной инициативе она задумала провести классный час со студентами, перед которыми даст своеобразный отчет о прожитой жизни. Снова будут цветы, аплодисменты и поздравления, и где-то высоко-высоко улыбнется и снимет шляпу перед своей любимой ученицей совсем седой Варпаховский.
Максим Стефанович.
Фото автора