Бабушке Вале хорошо – много у неё родни, не в пример другим старикам.

- Я богата бабка! – с гордостью говорит юбиляр. - У меня четверо внучат – три девочки и Серёжка, самый любимый мой. Шесть правнуков: два правнука и четыре правнучки. Не оставляют они меня. Я живу с внучкой Мариной, она у меня работает бухгалтером-экономистом. В общем, счастье одно, - заключает старушка, подмигивая единственным зубом.

Иногда вспомнит баба Валя свою жизнь, мокроту разведёт ненадолго и сама себе начнёт удивляться – как вытерпела войну, как с голоду не померли. Было время, носила Валентина военным молочко, варенец, а они ей то хлебом заплатят, то сахаром, то рыбой. До сих пор моя героиня благодарна тем военным.

- Жили в одном подъезде в военной части полковник, майор, капитан и врач. Так вот они жёнам своим сказали: «За молоко этой женщине платите деньгами, а за остальное так отдавайте, продуктами». – Бывало, настряпаю им, унесу гостинцы, а они мне дадут рыбки, мяса. Я приду домой, все рады.
 

Бабушка ни о чём не жалеет, разве что о машинке швейной, которую брат её мужа так и не купил. Сложный был человек, хоть и партийный. Воевал, но, как говорит баба Валя, ума так и не понабрался.

- Заказала я как-то раз у него машинку швейную, а он мне и машинку не купил, и денег не отдал. Я его не кляла. Пущай. У их потом всё прахом ушло, а я всё пережила. Помолилась Богу, Он сам разберётся. Брат-то мужев всё говорил: «Я партизан», - а я ему: «Ты, не партизан, а ленковец». – Был у нас тут в округе бандит один, ленковец его звали. Так брат хотел меня за это побить: «Ты меня зачем позоришь? Какой я тебе ленковец?», - а я говорю: «А кто ж ты ещё! Партизаны боролись за власть рабочую, за то, чтоб все жили одинаково, а ленковец воровал, себе ташшыл и ты так же». – Я ведь тоже отчаянна была. Чё теперь таиться-то. Тиха была бы, дак пропала бы давно.

Иногда бабушку Валю спрашивают, верится ли ей самой, что она дожила до ста лет. Вот и я задал ей тот же вопрос, а сам думаю, может, зря. Всякого ответа ждал, но не такого, какой выдала старушка:

- Я, сына, стесняюсь своего возраста. Все померли, а я, бесстыдница живу и живу. Чего живу, не знаю. Иногда шибко хочется помереть, а другой раз любопытно поглядеть, как у Серёжки моего жизнь сложится. Вот и дальше живу. У нас по природе отцовской все мужики долго жили.

Слушаешь рассказ бабы Вали и только диву даёшься, словно сказку читаешь. В наше время люди до пенсии не доживают, а её деды в сто с гаком лет ещё по лесам с топорами шастали. У матери отца Валентины Васильевны - Катерины Петровны Туезовой, дед был, так он 116 лет жил, и в таком уважительном возрасте ещё по дрова в лес ездил, и зимой шапку не носил. Шарфом подвяжет уши и всё. И вот перед самой смертью навозил он во двор тьму тьмущую дров. Столько их наготовил - вся ограда была заложена поленницей. Как-то раз приехал из лесу, домой зашёл, а ему с порога говорят: «Дедка, ты куды всё возишь, да возишь?» -  А он отвечает: «Детки у вас малые, потом надо будет их учить, кормить, кто дрова будет возить? А так будете брать помаленьки и хорошо». – Дав малым наказ, чтобы коня распряги, да подсушили, да сена ему кидали, дед попросил налить ему щей, а сам лёг подремать на лавку. Рукавички под голову положил, и спит. Внучка коня распрягла, покормила, домой заходит: «Дедулькя, суп-ты остыл!» - а дед уж и помер.

Был и другой долгожитель в роду у бабушки Вали - брат её бабушки дедка Сидор. Тот, говорит Валентина Васильевна, жил сто десять лет.

Глупо спрашивать у стариков, верят ли они в Бога, но я всё-таки задаю этот вопрос больше не для ответа, который знаю заранее, а для того, чтобы вызнать у бабушки рецепт её долголетия.
- В Бога я верую. А как же! Кто верит в Бога, тому Он всегда помогат. Я зла людям старалась не делать. Против зла только добром надо. Жить нужно мирно. Я с соседями никогда не ругалась. Богатые нас голодранцами называли, а мы голы не ходили и голодны не были. Никогда!

Слово «никогда» моя седовласая собеседница сказала почти как команду «равняйсь» - чётко и уверенно.

- Раз, помню, с золовкой позубатились маленько. Она со мной работала, у её муж счетоводом был. Они всё злились на меня. Придёт, бывало, эта золовка, заберёт всё, что я настряпала, а мне обидно. Я потом их и отчехвостила: «Я к вам не хожу, и вы ко мне не ходите».

А печёт бабушка, действительно, хорошо. Когда разговор заходит о куличах, которые пекут молодые, баба Валя начинает охать:

- Не таки получаются у их куличи! Всё неправильно делают. Я-то яички разобью, маслице топлёное добавлю. Молочко, водичку туды маленьки обязательно. Сахар тоже, дрожжи.  И замешиваю, а пеку в печке. У меня была большая печка, хороша така.

Как жалко, что бумага неспособна передать этот глубокий вздох, в котором было столько бабьей жалости по «настояшшей печке»! Но и на новую, маленькую, старушка не жалуется:
- Эта тоже пекёт помаленьки, но я жалею о той, большой. Накаташь четыре листа больших, ой, хорошо! Я всегда пекла куличи на свою семью, на их семью, и ишо так - резать…Всю неделю потом ели.

Всё хорошо в жизни у старушки, одно только её беспокоит – руки. На погоду суставы ломит, будто в них кто гвозди заколачивает. Хоть волком вой!

- Руки меня пошто-то совсем не слушают, - жалуется бабушка. - Вот нитку в иголку вдену, а пальцы не держат. И ноги болят сильно. Особенно коленки. Вон как их покривило. У меня раньше ноги были прямые, а сейчас покривило. Так вот теперь и хожу с палкой, гостей непрошенных гоняю.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

    

 

 

 

 

Смеётся бабушка.

- Я во снах всё кочую куды-то. По Ерёмино грушшу, а так ни о чём не жалею. Жизнь моя прошла в нужде, в труде и в молитве.

Слушая наш разговор, Сергей Васильевич докурил последнюю сигарету и не выдержал:

- Дайте-ка я вам про бабушку чего-нибудь расскажу.

Отчего же не рассказать, коли есть о ком.

- Бабушка у нас очень властная была. Командовала нами крепко. Все сельхозработы сама в доме проводила. Когда я молодой был, ей лет 80 было. По огороду ходила и командовала - тут редко садите, там часто. Не угодишь, короче говоря. Такая вот властная была и очень набожная. В 5 – 6 утра встанет, кадилом помашет, поклоны положит и молитвы читает. Я пацаном был, всё шутил над ней со своим другом. Она утром часов в пять встанет, на коленях молитвы читает и бьёт поклоны, а мы на заборке повиснем, только головы торчат, и смотрим - как только бабушка поклон положит, мы с Бориской бах ногой в заборку. Бабка посмотрит на нас сердито и дальше до конца молитвы читает, а мы с Борей продолжаем коленкой в заборку бить. Бабушка заканчивает молитвы читать, подходит к печке, берёт кочергу и за нами. А так бабушка добрейшая душа.
 

Глядя на нас с Сергеем, баба Валя неожиданно спросила внука:

- Серёжа, а где у тебя иконы-то, которы я тебе дарила?

- Как где, бабуль? Дома.

- Ты не выбра-а-сывай их, там моё благословеньне. Я вас ими благословила с Юлей – одна Спаситель, а друга женска – Матерь Божия. Там должна надпись быть.

…Ну, вот и пора прощаться, а прощаться неохота. Ни мне, ни Сергею. Бабушка Валя только успевает охать:

- Серёжа, я ведь чайник-то так и не поставила. Всё проблямкали.

- Да мне некогда, бабушка. Меня на работе ждут, - отвечает Сергей Васильевич. – У нас же у матери с отцом свадьба золотая будет.

- Чего? – переспрашивает бабушка.

- Свадьба, говорю, будет «золотая».

- А-а-а! Кого хоть зовут-то?

- Дак кого? Жеребцовых – Надежду Петровну с дядей Витей, Игоря, Бориса, тётю Люсю Средних, тётю Валю Шестакову, тётю Машу Лопаницыну. Маринку, Ольгу. Да, всех. Поедешь к нам?

- Да куды ж я така?! Как вспомню, как меня тот раз затаскивали, аж смех и грех. Ну, ладно, ребятки. Идите с Богом. Иди, Серёжа, я тебя благословлю на дорожку.
 

Вот и вся жизнь бабы Вали. Вся в два часа и уложилась, день ко дню. Корит себя старушка, что живёт до сих пор, а мне думается, что наш век без таких стариков просто оскудеет. Ну, как мы будем жить без бабушек и дедушек, без их морщиночек, без поговорочек и рецептов? Уж больно квёлым будет мир, состоящий из обладателей гена вечной молодости.
 

…Зима в Забайкалье долгая. Валюшка хоть и устала от холодов, но не унывает – знает, что скоро март. Захрупают сосульки во ртах у шпанят, забрызжет солнышко, согревая озябшую за зиму землицу, зацвиркают воробьи. Вон мамка Катерина какие бравые формы для казаков нашила – будут деньжатки, значит, и жизнь будет.

Тикают часики, отмеряя дни, месяцы и годы. Жизнь у Валюшки впереди долгая, как нитка в мамкином клубке. Покатится – поди, успей за ней. Всё у ней будет – и радость, и печаль, и любовь, и застолья с тостами «дожить до ста лет», а пока надо воды в дом натаскать, да коров подоить, сенца им подбросить, а вечерком подмылиться к мамке Катерине, чтоб та куклу сшила. Была у Вали кукла из соломы, да конь её слопал.

Ну, вот и ещё один день прошёл в семье Юдиных. Засыпая, Валюшка видела себя красивой и нарядной, с красивой куклой, пошитой мамкой Катериной. Она заснёт у себя в детстве, а проснётся в старости и удивится тому, какая короткая была её долгая жизнь.  

 

 

                                                                                                              Максим Стефанович
                                                                                                                           Фото автора