http://okno1973.wix.com/s

 

 

                                                                               

Что можно было ответить на это? Конечно, не жили. Не с нами и далеко не в мире. "Дружба народов" – это был самый большой миф в истории Советского Союза, в который свято верили миллионы людей. Просто это была молчаливая договоренность не трогать друг друга…

 

 

 

                                                                      *   *   *

 

 

Когда “чай” был окончен, одна половина ребят уселась на мою полку, а другая заняла кровать Игнатича и пустующие боковые полки.

 

Один из земляков Долгата, Рамазан, к которому Долгат приходил в гости, лежал напротив меня на верхней боковой полке и смотрел в окно. Увидев, что я записываю имена его друзей, аварец спросил:

- Зачем пишете?

 

- Во-первых, запомнить с первого раза трудно, ну, а потом, я всё-таки журналист. Всегда интересно узнавать о людях что-то новое. Вот ты мне, например, расскажешь о Дагестане, а я об этом потом напишу. Ты мне о своих краях рассказываешь, а я тебе, о своих.

 

- А чего о ваших краях говорить. Мы там два года в ракетной части служили.

 

Самому мне никогда не доводилось бывать в ракетной части, не говоря уже о том, чтобы присутствовать на ракетных пусках, поэтому, когда об этом зашёл разговор, у меня прямо руки зачесались вытащить из этих парней всё, что они там видели.

 

Заметив моё оживление, Гелега снял с верхней полки общую для всех большую спортивную сумку и, понизив голос почти до шёпота, сказал, вытаскивая из сумки какой-то длинный сверток:

 

- Смотрите. Это установка, которую мы обслуживали. "Тополь" называется. Может, слышали?

 

- Слышал, – ещё больше оживился я, и впился глазами в черный свёрток, в который было завёрнуто, по всей видимости, что-то очень интересное.

 

Гелега аккуратно развернул пакет и, поглядывая по сторонам, не наблюдает ли кто за нами, извлёк на свет удивительной красоты искусно сделанную из дерева копию "Тополя", раскрашенную в защитный цвет. Модель была выполнена с такой точностью и старанием, что создавалось впечатление, будто это не самодельная, а заводская игрушка.

 

- Это ещё не всё. Муслим, дай-ка куртку.

 

Гелега вытащил из кармана чёрный бумажный пакет.

 

- Это наши фотки. Хотите посмотреть?

 

- Можно, если осторожно.

 

Мне всегда нравилось рассматривать фотографии, а тут "Тополь"! На одной из фотографий я заметил своих попутчиков в форме цвета хаки, заломивших на затылок фуражки и, положивших руки друг другу на плечи. Ребята не без гордости позировали перед камерой, облокотившись на колесо огромной и особо засекреченной ракетной установки. Заметив моё нескрываемое удивление и немой вопрос в глазах: "Как и когда успели сфотографироваться, если это охраняемый секретный объект?" - ребята лукаво улыбнулись, переглянувшись, а Муслим, не без гордости, сказал:

 

- За эти фотки нас могли судить. Если бы увидели, посадили бы точно.

 

- Ну, а фотографировались-то как?

 

- Как-как? Уметь надо!

 

В это время наш секретный разговор прервала худосочная проводница, прошедшая мимо нас кавалерийским маршем с ведром и шваброй, на которой болталось, как мертвец на рее, безжизненное тело замученной, изорванной и, по всей видимости, не самой свежей тряпки.

 

Оставляя за собой удушливый запах хлорки, проводница дошла до тамбура, и громко хлопнула дверью. Через пять минут она вернулась, наведя порядок в туалете, и пошла назад, надвигаясь на нас, как тяжелый бульдозер – медленно и неумолимо, запинывая на ходу под лавки всё, что попадалось ей на пути: тапочки, сумки, бутылки и прочее содержимое вагонных проходов. При этом она глядела на пассажиров глазами аборигена, съевшего несчастного Кука.

       

Орудуя шваброй, как рапирой, проводница вселяла в людей немой ужас. Её действия периодически сопровождались короткими репликами, похожими на одиночные выстрелы "Магнума" с глушителем.

 

Туп–туп–туп: "Ноги убе-е-ри!» - Туп–туп–туп. – «Чьи тапки?» - Туп–туп–туп. – «Щас выброшу!"

 

Дойдя до нас, проводница привычными движениями "вымыла" пол, словно вытерла ребёнку сопливый нос, окончательно и бесповоротно размазав по полу полузасохший брусничный морс, натекший со стола на пол накануне вечером и, не глядя на моих новых знакомых, прошипела сквозь зубы:

 

- Чё расселись тут? Своих мест нет, что ли?

 

Долгат всё это время с участливостью старой нянечки принимавший живое участие в работе проводницы и глядевший на неё снизу вверх, решил поинтересоваться у темпераментной особы:

 

- Дэвущка, а дэвущка, вас как зовут?

 

- Как надо, так и за-а-вут! Ноги убе-е-ри!!!

 

- Ты щто такая нэрвная? Прихыды вечером, успакою.

 

Гомерический хохот разорвал тишину. Пассажиры тут же с интересом переключились на нас, оторвавшись от своих занятий, а проводница, покраснев, незамедлительно перешла в конец вагона.

 

- Не нравятся мне русские женщины, - с какой-то горечью сказал Долгат и, вздохнув, залез с ногами на полку. Он повернул голову в мою сторону и, вдруг, спросил: "Хочешь, я тебе про Дагестан расскажу?"

 

- Хочу.

 

- Ну, тогда слушай.