http://okno1973.wix.com/s

 

 

Если же Виктору Михайловичу случалось на денек-другой задержаться дома, то он сидел в своем кабинете, зарывшись в книги и медицинские справочники…

 

Машина была для Виктора Михайловича, как и для большинства автовладельцев, второй женой. Когда-то он купил её на деньги, вырученные от продажи дачи, которая Мельниковым была попросту не нужна. Всю зелень они выращивали на шикарной даче родителей Ирины Константиновны…

 

Справедливость требует сказать, что зарабатывал отец Рыжика меньше, чем хотелось бы его супруге, но гораздо больше обычного российского трудящегося. Однако, надо отдать должное главе семейства, практически все свои деньги он тратил исключительно на нужды семьи. Благодаря усилиям Виктора Михайловича, его жена и дочь почти каждый год ездили в санаторий, а их гардеробу могли позавидовать лучшие красавицы Подсолнухов.

 

В доме Мельниковых была техника лучших российских и мировых производителей, касалось ли это самовыжимающей и самовысушивающей стиральной машины, музыкального центра или кондиционера фирмы «Филипс». Одним словом, Мельниковы жили неплохо.

 

Главным недостатком, как полагала супруга Виктора Михайловича, была его излишняя тяга к больным, чего не замечалось в отделении ни за кем из других врачей. Глава семейства год назад получил должность заведующего отделением кардиологии в одной из городских клиник и теперь вечно пропадал на бесконечных дежурствах. Виктор Михайлович мог двое суток просидеть со своим пациентом и не уходил домой до тех пор, пока не убеждался в том, что с больным в его отсутствии ничего плохого не приключится.

 

Ирина Константиновна не понимала мужа. К сожалению, супруги были очень разными людьми, смотревшими на одни и те же вещи под разными углами. Ирина Константиновна считала, что честной работы без фанатичного отношения к ней достаточно для спокойствия врачебной совести.

 

Виктор Михайлович, напротив, считал свою работу, с одной стороны, профессиональным долгом, а с другой - служением человечеству, оставаясь накрепко привязанным к своим пациентам клятвой Гиппократа. Поскольку эта привязанность выходила за рамки рабочего графика и обычного понимания, то многие коллеги Виктора Михайловича частенько посмеивались над своим начальником, покручивая пальцем у виска, мол, чудит Айболит - именно так называли Виктора Михайловича за спиной.

К сожалению, подтрунивая над своим начальником, его коллеги не желали, а может, просто не могли видеть в нем человека с большой душой и таким же большим, добрым сердцем, считая эту привязанность ненормальной.

 

У Виктора Михайловича была ещё одна черта – он был эстетом. На заначку он то и дело покупал что-то эксклюзивное, навлекая на себя корректные замечания жены, не особо приветствовавшей эстетические экзерцисы супруга, с годами обраставшего редкими вещами, как борта старого корабля полипами. Главными экспонатами в его коллекции были чёрная шляпа с широкими полями, трубка из дуба и особая гордость Виктора Михайловича - старый зонт с кипарисовой ручкой.

           

У зонта была своя предыстория. Когда-то он принадлежал одному еврею-эмигранту, державшему свою небольшую лавку в Тель-Авиве в Израиле, куда Виктора Михайловича много лет назад начальство направило на стажировку в рамках международной программы по обмену опытом в качестве лучшего специалиста по кардиохирургии в клинику Тель-а-Шомер, в которой Виктор Михайлович в течение целого месяца оттачивал свое умение кроить и штопать человеческую плоть.

 

В Тель-а-Шомере, который переводится как «Холм стражника», находился центральный военный госпиталь Израиля и центральный призывной пункт ЦАХАЛа, откуда новобранцы начинают свой тяжелый военный путь, часто возвращаясь домой кто на костылях, а кто в инвалидных колясках.

Именно здесь требовалось все умение врачей, все их искусство ставить солдат на ноги после самых тяжелых ранений. И где, как не здесь можно было повысить свой профессиональный уровень…

 

Тель-а-Шомер – это целый город, с большими больничными корпусами, с отелем для остающихся ночевать родственников, с кафетериями, супермаркетами и бензозаправочными станциями. Найти здесь требуемое здание незнакомому с городом человеку непросто. Поначалу Виктор Михайлович путался, но после некоторого времени стал ориентироваться в кварталах и улицах Тель-а-Шомера как у себя в кармане, находя нужный дом даже в вечернее время, когда кварталы укрывала ночь.

 

Это была первая в жизни нашего героя заграничная поездка, быть может, потому она и запомнилась ему так ярко. Прошло больше десяти лет, а ночами доктору Мельникову продолжали сниться высокие пальмы, растущие прямо на улицах города, шумные рынки, пестрящие разношерстным людом, среди которого русский глаз без особого труда вылавливал «наших», с любопытством детей глазевших по сторонам, а русское ухо то и дело выуживало среди уличного шума родную речь.

 

Во время редких экскурсий по Тель-Авиву Виктор Михайлович каждый раз узнавал что-то новое об этом пестром мегаполисе. Во время очередной вылазки в составе русской группы, чернявенькая симпатичная девушка-гид устало рассказывала туристам об истории города:

 

- Тель-Авив по праву называют «городом без перерывов», часто сравнивая его с Нью-Йорком. Жизнь в Тель-Авиве бьет ключом 24 часа в сутки. Днем здесь работает весь цвет хайтека, по ночам в барах и на дискотеках грохочет хард-рок, а по набережной бродят парочки влюбленных... Это довольно молодой город, возникший в 1909-м году. В то время евреи охотно селились в соседней Яффе. Однако жить евреям среди арабов было неудобно. Вот тогда у кого-то и возникла мысль создать собственный квартал, из которого затем вырос целый город. Главные улицы Тель-Авива бегут с юга на север, от Яффы в квартал Нордия, названный в честь Макса Нордау. Бульвар Ротшильда пересекается с авеню Алленби, Элизара Бен-Иехуды и другими…

 

Проезжая по улицам Тель-Авива, Виктор Михайлович не знал, куда смотреть – то ли на высотные здания, то ли на пальмы, то ли на рестораны с красочными вывесками, зовущими отведать местные деликатесы.

 

Пока доктор Мельников изучал городские достопримечательности, гид продолжала свой заученный наизусть рассказ:

 

- Господа, сейчас мы проезжаем по центру Тель-Авива. Обратите внимание – слева от нас находится гимназия Герцля. В нее, кстати, упирается торговая улица, названная его же именем. Южнее от гимназии расположены торговые кварталы Мерказ Мишари…

 

Когда экскурсии заканчивались, Виктор Михайлович шел в гостиницу, уставший, но довольный, наполненный впечатлениями и воспоминаниями. Вернувшись домой после месячной стажировки, доктор еще долго вспоминал Тель-Авив, его одноэтажные домишки и небоскребы, современные двадцатиэтажные башни, построенные в начале ХХ века приземистые хибарки и виллы с черепичными крышами. Наш герой еще долго будет вспоминать чернявенькую девушку-гида, знакомившую его то с камерным театром и филармонией, то с музеями и картинными галереями. 

 

Во снах доктор Мельников еще долго будет бродить по главной достопримечательности Тель-Авива - рынку Кармель, пожалуй, самому крупному не только в городе, но и во всем Израиле. Протянувшись от улицы Алленби на восток, в сторону моря, Кармель сразу поразил Виктора Михайловича не только своими размерами. Его отличие от прочих было в особенном буйстве красок и характеров, привнесенных в него тысячами выходцев из бывшего СССР. Тут можно было купить все - приправы, пряности, маринады, мясо любых сортов, рыбу, выпечку, фрукты и овощи, цветы, товары для дома и одежду, причем, все это было в огромных количествах, и совсем недорого.

 

 Бродя по улицам Тель-Авива, Виктор Михайлович почти на каждом шагу наталкивался на магазины со всевозможными товарами на любой вкус и по любым ценам. Глаза нашего туриста разбегались во все стороны, его так и подмывало купить то джинсы, то свитер, то игрушку для Даши, то бижутерию для супруги Ирины. Но денег у Виктора Михайловича было немного, так что, ему оставалось лишь любоваться достопримечательностями города, где почти в каждом магазине, ресторане или кафе можно было встретить продавца или официанта, говорящего по-русски. По городу то и дело курсировали комфортабельные экскурсионные автобусы с русскоязычными гидами, а в гостиницах чуть не все горничные были «нашими» людьми.

 

Как-то раз после учебы, лучший кардиохирург далекого среднерусского города Подсолнухи выехал в Тель-Авив, чтобы побродить по рынку Кармель.

 

Это был, в общем, самый обычный рынок, если не считать его вечношумного фона. Со всех сторон раздавались громкие крики продавцов, зазывающих к себе покупателей:

 

- Самые лучшие овощи!

 

- Самые дешевые бананы!

 

- Скидки!

 

- Покупайте клубнику!...

 

Помимо еды, представленной здесь во всех красках и обличиях, местные лавочники торговали здесь всякими штуками для туристов. Тут были закладки из папируса, ремни, инкрустированные дешевыми, но красивыми поделочными камнями, значки на любой вкус. Хочешь - октябрятские и пионерские, хочешь - значок «Почетный сотрудник КГБ», «Российский спецназ» или «Воин-спортсмен». Тут же можно было купить шлем летчика-испытателя, кокарды любых видов, первомайские флажки или знамя СССР. Обычно такие рынки полны репатриантов из СНГ. Многие из них свободно торговали генеральскими и адмиральскими мундирами, спецназовской и милицейской амуницией, эмблемами и погонами элитных воинских подразделений России.

 

В узких проходах рыночных рядов, потонувших в шуме зазывал, туристов и зевак, Виктор Михайлович то и дело извинялся за то, что одного толкнул плечом, другому случайно отдавил ногу. Впрочем, на извинения высокого рыжеволосого мужчины никто не обращал внимания – здесь все привыкли к такой сутолоке. Летом в Тель-Авиве каждый год такая картина. Сюда съезжаются туристы из самых разных стран. На рынке коллекционеры готовы выложить за интересующую их раритетную вещь десятки, а то и сотни долларов.

 

Впрочем, разбогатеть с этого ремесла довольно трудно, но жить можно. Глядя на то, как торговцы раритетами свободно отсчитывают доллары, доктор, от роду не державший в руках ничего, кроме «деревянных», невольно отводил глаза в сторону от неудобства. К сожалению, в карманах Виктора Михайловича жались друг к дружке несчастных четыреста пятьдесят шекелей. Какие тут могли быть доллары!

 

Виктор Михайлович бродил между торговыми рядами, заглядывал под навесы, подолгу стоял возле какой-нибудь лавки, с любопытством разглядывая работу местных мастеров. Прямо на улице загорелый стеклодув с жилистыми руками при помощи инструментов и газового баллона творил из стекла всевозможные любопытные штуки, время от времени поглядывая на высокого рыжего мужчину, наблюдавшего за его работой. Шарики, завитки и маленькие стеклянные фигурки споро ложились на металлический поднос. Быстро остывая, через считанные минуты они оказывались в руках какого-нибудь туриста из Америки, Японии или России.

 

Напротив стеклодува другой мастер резал узоры на доске, осыпая свой фартук и ноги белыми стружками. На импровизированной витрине из нескольких деревянных полок стояли уже готовые деревянные блюда, пепельницы, разделочные доски, подставки и карандашницы. Как говорится, выбирай, что по вкусу.

 

Несколько часов Виктор Михайлович блуждал между рядами, заглядывал в лавки, приценивался и примеривался то к одной вещице, то к другой, но подходящего сувенира всё никак не попадалось. Что-то было сотню раз видено, что-то не вызывало доверия, от каких-то поделок за милю несло самодельщиной, а некоторые вещицы были просто не по карману русскому доктору. В общем, шансы что-то приобрести на память о поездке таяли с каждой минутой.

 

Был уже вечер, когда, устав от прогулок по рынку, выпитый сорокаградусной жарой, Виктор Михайлович зашёл в одну из многочисленных лавок, держа в руках бутылку с минеральной водой: в Израиле из-за жары приходилось пить по два с половиной - три литра воды в день.

 

В лавке было немного прохладнее.

 

Это была обычная на вид лавка, какие встречаются в Израиле на каждом шагу. На полочках, приделанных к стене, стояли какие-то сувениры: стекляшки, вазочки, браслеты, статуэтки… На полу у двери расположилась большая не то кадушка, не то деревянная ваза с карликовым кипарисом. На прилавке лежали стопками разные журналы, календарики и открытки. В горячем воздухе, пропитанном восточными ароматами, звуками машинных сигнализаций, криками зазывал и музыкой, отчётливо слышалось жужжание мух, с которыми бороться было просто бесполезно.

 

Возможно, доктор Мельников вышел бы на улицу уже через несколько секунд, не увидь он… зонт, висевший слева на стене возле кассы рядом с настенным календарем и большой картонной звездой Давида, колыхавшейся под потолком лавки от малейшего дуновения воздуха. Длинный, как шпага, с ярко-черной тканью и красивой блестящей ручкой из кипариса, украшенной замысловатыми восточными узорами, зонт был великолепен!

 

Ах, эта лакированная ручка! Чьи талантливые руки делали её, уже никто не узнает, но так могли делать только на жарком Востоке. На ручку-то Виктор Михайлович и купился, решив приобрести зонт на память об Израиле. К сожалению, Виктор Михайлович ещё не знал, что зонт не продаётся - это была просто красивая приманка для покупателей…

 

В плетеном кресле-качалке напротив двери, к косяку которого была прибита красивая мезуза с иудейскими молитвами, сидел крупный старик еврей с большой и седой, как у Хэмингуэя, окладистой бородой в белоснежной рубахе навыпуск и читал журнал. Круглые очки в тонкой оправе, висящие буквально на носу старика - большом, мясистом и ярко-красном, делали его немного смешным и похожим на Деда Мороза на пенсии.

 

Старик поднял большие глаза, цвета глубокой восточной ночи, взглянув на очередного посетителя поверх очков:

 

- Шалом! – сказал он хрипловатым и глубоким голосом.

 

- Шалом! – ответил Виктор Михайлович.

 

- Ма ата роцэ? – спросил старик, тяжело вставая из кресла.

 

Виктор Михайлович не был полиглотом, поэтому он не понял вопроса старика-продавца, заданного на иврите: «Что вы хотели?» - Из всех языков мира доктор Мельников знал только русский, латынь и английский и, частично, иврит в той части, которая была предписана русско-еврейским разговорником. Впрочем, даже самые обиходные фразы было довольно трудно запомнить. Поэтому в затруднительных ситуациях оставалось лишь интеллигентно-смущенно улыбаться и, либо объясняться знаками, либо говорить на английском с заметным русским акцентом.

 

- Excuse me... Do you speak English? – спросил Виктор Михайлович старика, который едва заметно улыбнулся. 

 

- A little.

 

Наш герой свободно вздохнул, подумав про себя: «Ну, наконец-то! Маленько знаешь и хорошо, значит, договоримся». – Появилась какая-то надежда на диалог. Но тут старик неожиданно сказал:

 

- А может, лучше по-русски? Так проще будет. Так что вы хотели?

 

- Я бы хотел купить у вас вон тот зонт.

 

Старик тут же замотал головой:

 

- Нет-нет-нет! Он не продаётся. Я с удовольствием предложу вам что-нибудь другое, но зонт, уж, не обижайтесь, не продам.

 

Виктор Михайлович понимающе кивнул:

 

- Ну, нет, так нет.

 

На улицу в такую жару доктору Мельникову идти никак не хотелось, поэтому он решил немного побыть в лавке старика. Слово за слово, и мужчины разговорились.  Через минуту старик и высокий рыжий усач уже весело обсуждали последние городские новости, сидя на стареньком диванчике.

 

Старик был прост в общении, что делало его еще добрее.

 

- Не знаю почему, но вы мне определенно нравитесь, - сказал продавец. – Думаю, нам пора познакомиться. Зовите меня дядя Мэни.

 

- Дядя Мэни? – неуверенно переспросил доктор.

 

- Да, просто дядя Мэни. Меня все здесь так зовут.

 

- А я Виктор, - сказал Виктор Михайлович и протянул старику руку, щедро поросшую рыжими волосами.

- Очень приятно.

 

Старик закашлял и с заметным трудом поднялся с дивана. Подойдя к раскрытому окну, он несколько раз сильно вдохнул.

 

- Что с вами? – спросил Виктор Михайлович.

 

- Астма. Врачи советуют побольше пить. Кстати, вы чаю хотите? – предложил своему гостю дядя Мэни.

 

- Не откажусь.

 

Продавец достал две небольших фаянсовых кружечки из шкафчика и поставил их на круглый столик перед диваном.

 

Потягивая ароматный восточный чай, старик смотрел на высокого усача и что-то явно вспоминал.

- Вы напомнили мне моего давнего друга из России. Я вам почему-то верю.

 

Виктор Михайлович смущенно улыбнулся:

 

- А что, иногда можете и не верить?

 

- Иногда могу, - строго посмотрев на доктора, сказал старик. – Тут, знаете, люди всякие попадаются, не захочешь, а будешь психологом. А вы, похоже, порядочный человек.

 

- Спасибо.

 

- Не стоит благодарностей, вы этого заслуживаете – по глазам вижу. Я ведь тоже когда-то жил в России, - неожиданно открылся старик.

 

Брови Виктора Михайловича на мгновение взлетели. Дядя Мэни похлопал доктора по плечу:

 

- Здесь много выходцев из СССР. Кстати, вы не сильно торопитесь?

 

- Нет.

 

- А хотите, я расскажу вам о своей жизни?

 

Виктор Михайлович молча кивнул, и старик начал свой рассказ.

 

- Полное мое имя Мэнахэм… Мэнахэм Цвибель. Для вас это немного непривычно, вижу по глазам. В России меня звали Михаилом Цвибелем. В Перестройку пришлось уехать. Там ведь, знаете, нас не особо любят. Впрочем, как и везде.

 

При этих словах дядя Мэни скользнул взглядом по своему собеседнику. Виктор Михайлович понимающе отвел глаза.

 

- А здесь у меня родина, - продолжил старик, после некоторой паузы с оттенком грусти добавив: «Историческая…» - Тут спокойно, если не считать военных волнений, только вот к жаре никак не могу привыкнуть. Хотя в Тель-Авиве итак самое прохладное место, «холоднее» только в Иерусалиме.

 

Владелец лавки оказался милым и общительным человеком. В прошлом – инженер, он когда-то жил в СССР. Во времена Перестройки, прокатившейся по России тяжелым катком, лишившись места в НИИ, вместе с семьей эмигрировал в Израиль в надежде на лучшую жизнь. Так понемногу и обустроился, обзаведясь собственной торговой лавкой, которую помогли «сколотить» знакомые Цвибеля.

 

 

      "Pыжик"