http://okno1973.wix.com/s

 

 

- А как вы узнали, что я русский? – вдруг спросил Виктор Михайлович своего седого собеседника, явно заинтригованный его проницательностью.

 

- Все очень просто, - ответил старик. – Когда вы говорите по-английски, у вас сильный русский акцент. Да и потом, глаза у русского человека какие-то особенные.

 

…За разговором незаметно пролетел час. Дядя Мэни долго рассказывал о себе, возможно потому, что Виктор Михайлович больше молчал, внимательно слушая старика-еврея, а тому вдруг захотелось выговориться этому случайному человеку, которому он почему-то поверил. Вспомнилось многое – Ленинград, родная сердцу дяди Мэни Казанская улица, по которой он часто прохаживался вечерами то в сторону Фонарного переулка, то до Гороховой улицы, размышляя над очередным чертежом, который никак не утверждал начальник планового отдела Заплечный в НИИ, где Михаил Цвибель был главным инженером.

 

Вспомнились белые ночи, Мойка, Нева, бьющая волнами в гранитную набережную, усеянную рыбаками, чайки, парящие над водой, горбатые мостики северной столицы и вечно моросящий ленинградский дождь по осени, Финский залив и тамошняя станция Разлив, где жили родственники Михаила Цвибеля - тетя Элеонора и дядя Яков Биксы.

 

Как это все было давно… 

 

- Дядя Мэни! - словно откуда-то из далекого далека послышался старику, ушедшему в воспоминания, голос. Но бывший инженер продолжал сидеть в кресле, неподвижно глядя в одну точку. Виктор Михайлович потрогал лавочника за плечо:

 

- Дядя Мэни! Вы слышите меня?

 

Старик вздрогнул. От резкого толчка его очки сползли еще ниже.

 

- А? Что?

 

- Дядя Мэни, я, пожалуй, пойду. Пора уже.

 

- Да-да, Витя. Конечно.

 

Старик встал и прошел к открытому окну. Сделав глубокий вдох, он резко выдохнул, сильно и быстро потер крепкие руки с толстыми пальцами и вернулся к Виктору Михайловичу.      

 

- Я, знаете, что-то задумался, Ленинград вспомнил, дом свой, работу…

 

Когда Виктор Михайлович собрался уходить, дядя Мэни сказал:

 

- Подождите, я вам кое-что на память дам. Этот подарок будет напоминанием обо мне.

 

Наклонившись, старик достал с нижней полки тумбочки стеклянную луковицу и протянул Виктору Михайловичу, взявшему презент с осторожностью сапера, держащего только что извлеченную из земли мину.

 

- Спасибо. Какой необычный подарок!

 

Доктор Мельников с удивлением покрутил в руках прозрачную стеклянную луковицу, пробуя ее на вес.

 

- Тяж-ж-елая какая. Вы что же, луком тут  еще приторговываете?

 

Старик улыбнулся.

 

- Вы, я так полагаю, не обратили внимания на вывеску над моей лавкой.

 

- Да, вообще-то, не посмотрел. Как-то некогда было. Жарко у вас тут, я скорее от солнца прятался.

 

- Вот будете выходить, обязательно посмотрите. Там написано «Лавка Цвибеля». А знаете, что такое «цвибель»?

 

Заметив удивленный взгляд Виктора Михайловича, старик продолжил:

 

- «Цвибель» - это «лук» по-еврейски, а эти стеклянные луковицы – мои визитные карточки что ли, для уважаемых посетителей. Мне такие луковички один стеклодув местный делает. Змей еще тот! Такие штуки вытворяет, просто загляденье. Он мне луковички делает, а я его стеклянными изделиями торгую.

 

- Это жилистый такой, за углом который?

 

- Он и есть.

 

Дядя Мэни улыбнулся. Как и все старики земли, он уже давно вошел в тот возраст, когда за дорогие сердцу вещи люди начинают беспокоиться особо. Аккуратно придерживая руку Виктора Михайловича, зажавшую стеклянный подарок, дядя Мэни ласково сказал доктору:   

 

- Убирайте луковичку подальше, а то ненароком заденете, еще что-нибудь отколется. Впрочем, давайте я вам ее в бумагу заверну, чтоб не разбилась, а то ведь до России далеко.

 

Протягивая доктору свой хрупкий подарок, дядя Мэни, вдруг, как-то по-отечески посмотрел на своего бывшего соотечественника, теперь уже далеко не незнакомца и улыбнулся, посмотрев сначала на доктора, потом на стену:

 

- Зонт, говоришь, понравился?

 

- Ага, - немного по-детски сказал Виктор Михайлович, и в его сердце затеплилась слабая надежда, но, как взрослый человек, он не мог настаивать, понимая, что может обидеть старика.

 

- Зонт, зонт, зонт… Ну, что с тобой поделаешь, мил человек.

 

Старик снял со стены зонт, взяв его как-то по-особенному бережно, и сказал, обращаясь к нему:

 

- Вот и пришёл твой час. Так мы с тобой и не погуляли…

 

Дядя Мэни бережно передал зонт доктору, в последнюю секунду немного задержав своё сокровище в руках.

 

- Знаете, Виктор, это больше, чем просто зонт. Вы берегите его.

 

 Виктор Михайлович попытался вернуть зонт дяде Мэни:

 

- Не надо, дядя Мэни, не надо. Я не знал, что он вам дорог. Берите обратно! Я себе другой куплю.

 

Старик немного нахмурил брови и, протягивая зонт доктору, требовательно сказал:

 

- Берите, пока я не передумал. Это - не семейная реликвия, так что, не переживайте. Просто…

           

Старик неожиданно замолчал, нервно закашляв. Он отошёл к столику и выпил остаток чая. Доставая какие-то таблетки с полки, старый еврей сказал, не поворачиваясь:

 

- Просто, я к нему привык. Но я не могу вам отказать – вы мне очень понравились.

 

Дядя Мэни вернулся к доктору, взяв его под локоть:

 

- Хороший вы мужик, Виктор, как в Союзе бы сказали. Если бы вы жили здесь, мы бы с вами стали хорошими друзьями. А зонт… Просто пришёл его час. Хватит ему пыль собирать, пусть делом занимается.

 

Старик вздохнул.

 

- Наверное, я покажусь вам сентиментальным, но вот хочется мне продолжиться в других людях, чтобы память о себе оставить…

 

- Отчего же, - ответил Виктор Михайлович. – Хорошее желание. Я к своим пациентам каждый день с таким же желанием хожу. Одному укол поставишь чуть аккуратнее, другому повязку наложишь без боли – люди и довольны. Да и мне приятно – не зря живу.

 

Старик ещё раз посмотрел на зонт и, вдруг, засмеялся.

 

- Вы чего? – спросил доктор, сам невольно заулыбавшись.

 

- Знаете, а я в молодости был ужасный жмот.

 

- Да ну! – удивился Виктор Михайлович.

 

- Что ты! Уж такой прижимистый был, куда только всё подевалось. Жили мы тогда небогато – всё время приходилось экономить, буквально на всём. И вот тогда бы, мил человек, я бы вам этот зонтик ни за что не отдал! Клянусь своей бородой! Ну, а теперь-то уж чего за вещи держаться. Просто висел он у меня здесь на своём гвозде много лет, и я всё под дождём с ним хотел походить.

 

- Так это что, – неуверенно спросил Виктор Михайлович, - на память от Питера осталось?

 

- Вот видите, Виктор, и вы прозорливцем стали. Как говорится, с кем поведёшься. Мне в Питер этот зонт прислали родственники из Иерусалима как раз перед отъездом в Израиль.

 

Старик снова засмеялся.

 

- Здесь дождя так и не дождёшься. Скорее ракетного. Берите-берите! А то, честное слово, назад возьму.

 

Виктор Михайлович бережно взял зонт.

 

- Ну, спасибо вам, дядя Мэни. Большое спасибо. Я буду его беречь.

 

- Да уж будьте любезны!

 

Мужчины весело засмеялись. Виктор Михайлович легонько хлопнул дядю Мэни по плечу:

 

- А вы юморист!

 

- А то! – ответил старик. – Если всё время грустить, можно раньше времени умереть, а мне ещё хочется увидеть правнуков.

 

- Увидите. Обязательно увидите!

 

- Вы так считаете? – спросил дядя Мэни Виктора Михайловича и в его глазах блеснули слёзы.

 

- Конечно! Даже не сомневайтесь. Кто же здесь будет стеклянными изделиями вашего соседа-стеклодува торговать?

 

Смех снова заполнил лавку старика.

 

- Благослови вас Бог, Витя. Ладно, идите.

 

Доктор обнял старика, немного испугавшись нахлынувшей на него сентиментальности.

 

Прощаясь, дядя Мэни сказал:

 

- Витя, вы, когда у нас будете, заходите. Мне было приятно с вами поговорить.

 

- Обязательно, - ответил Виктор Михайлович, который прекрасно понимал, впрочем, как и дядя Мэни, что это едва ли не единственная в жизни русского доктора заграничная поездка.

 

Закрывая дверь, Виктор Михайлович спросил старика:

 

- Который час?

 

- Две минуты восьмого.

 

- Дядя Мэни, а как это будет по-еврейски?

 

- По-еврейски? По-еврейски будет «шева вэ штаим», - с неизменной улыбкой ответил старик.

 

- Ше-ва вэ шта-им.., - задумчиво повторил Виктор Михайлович. - Ну, тогда до свидания. Всего вам хорошего.

 

- И вам, - сказал дядя Мэни, - провожая взглядом своего случайного собеседника, к которому за этот час он уже успел привязаться.

 

Выйдя из лавки, Виктор Михайлович посмотрел наверх, где над входом в лавку на торчащем из стены штыре качалась, поскрипывая на легком ветру, металлическая вывеска с надписью на иврите и изображением веселого седого старика в очках с большой, красно-оранжевой луковицей в руке.

 

По возвращении в Подсолнухи, доктор Мельников рассказал своему знакомому коллеге Борису, тоже еврею, о поездке и встрече с дядей Мэни.

 

- Витька, а ты знаешь, как Мэнахэм с иврита переводится?

 

- Да, как-то не задумывался особо.

 

- А ты вот задумайся. Это имя переводится как «утешитель».

 

Потом еще не один раз Виктор Михайлович вспомнит дядюшку Мэни, который в тот момент действительно утешил его своей какой-то отеческой любовью, когда доктор был далеко от родного дома, от семьи, в одуряющей жаре.