Недалеко от границы с Китаем, в Некрчинско-Заводском районе, в семистах километрах от областного центра, уже несколько десятилетий медленно умирает небольшое старинное село Уров-Ключи. Здесь всё необычно: люди, характеры и поступки. Здесь гнездятся удивительной красоты цапли и журавли. Здешние кони, пожалуй, самые преданные своим хозяевам. Сегодня Уров-Ключи - не просто гиблое место, это визитная карточка преступной перестроечной политики по отношению к селу. Может быть, именно поэтому каждое утро солнце, как кошка, так нежно и бережно вылизывает здесь каждую избу,  каждые камень и сопочку, словно ещё теплого, но уже мёртвого котёнка.

 

Таких сёл в Забайкалье – сотни. Какие-то из них ещё держатся, повиснув на покосившихся заборах и полуупавших столбах. Какие-то давно исчезли, оставшись на картах да в памяти старожилов. Уров-Ключи ещё поскрипывают своими просевшими от времени избёнками, не сдаются. Утрами в селе лают оголодавшие за ночь собаки, мычат коровёнки, щёлкают пастушьи кнуты, хлопают ставни и крылья горластых петухов. Урчат двигатели мотоциклов, и кое-где слышатся позывные «Радио России». Звенят и лопаются под холодными лезвиями топоров тугие поленья, и в вёдрах на ручье плещется холодная ключевая вода. Вроде бы есть в селе жизнь. Но всё это уже не то. И если бы не потрясающая красота вокруг села, дающая его жителям хоть какой-то просвет в жизни, здесь бы давно пели ветра в пустующих домах…

 

К очередному тысячелетию село подошло тихо и незаметно, практически не ощутив на себе перемен времени. Время здесь вообще течёт по-другому: медленно и тягуче, как во всяком захолустье, далёком от городского шума и суеты. Здесь всё гораздо проще и, одновременно, труднее. Несмотря на то, что деревня кормит крестьянина, она же может оставить его без средств к существованию. Не посадил семена вовремя в грядку – осенью остался без засолки. Не запас дров на зиму – замёрз от холода. Не накосил сена – обрёк скотину на голод. В случае чего, никто не придёт на помощь, разве что соседи. Уров-Ключи – тупик, практически без света и связи.

 

Сегодня в селе на ста дворах проживает около четырёхсот сельчан. Хотя, скорее, выживают. Совхоз давно развалился и люди вынуждены заботиться о себе сами. От безысходности и безработицы часть населения, включая даже многодетных женщин и древних старух – чего греха таить – волокут из дома на пропой всё, что под руку попадётся. Кто не так лёгок на подъём, ходят тенями по селу, клянча на шкалик. Живут сельчане только трудом своих рук. Хотя есть среди них и не брезгующие стянуть что-нибудь у соседа.

 

От села до районного центра Нерчинский Завод семьдесят километров норовистой забайкальской дороги с ухабами и рытвинами. Автобусы здесь ходят редко – всего два раза в неделю. Билет в одну сторону – семьдесят рублей. По городским меркам сумма, вроде бы, небольшая, а для жителей Уров-Ключей целое состояние. Многие на одну поездку в райцентр пару месяцев копят, влезая в долги. А не поехать никак нельзя, от этой поездки порой жизнь зависит. 

 

Кому-то «детские» нужно выбить, у кого-то одежонка зимняя и обувь поизносились, кому-то к врачу необходимо за осмотром и лекарствами, кому-то спички и основные продукты нужны: сахар, соль и мука. Берут с собой уровские ягоду, грибы, рыбу и дождь ли, снег – трясутся по колдобинам, чтобы всё это продать, чтобы и на обратную дорогу хватило и на кое-какие покупки осталось…

 

В селе есть школа, ясли и детский сад. Имеется почта и небольшой, но уютный фельдшерско-акушерский пункт, помощи от которого, по большому счёту, немного. Работает своя биржа труда, на которой стоит пара десятков человек. Когда-то было больше, но в один прекрасный день какой-то начальник распорядился перенести центр занятости в райцентр. Два раза в месяц люди должны были отмечаться там, чтобы получить мизерную денежную компенсацию, которую они получали у себя в селе. В итоге, люди перестали ездить в райцентр, снявшись с биржи, поскольку поездка туда и обратно обходится безработным дороже, чем сама компенсация.

 

Мало кто знает о том, каким потом и кровью достаётся деревенским их хотя бы мало-мальская жизнь. Начинается в селе пора сенокоса, у мужиков местных заранее на руках кровавые мозоли вздуваются. Вокруг тех, у кого имеется тракторишко, обычно собирается до десятка семей. А кто гол, как сокол, отобьют накануне косы, наточат их так, что ветер о них режется, с собой - три рубахи, булку хлеба, молока банку и в поле до вечера. С утра комар зудит, в обед паут жалит, а к вечеру мошкара зверствует. Торопятся мужики. Сегодня солнышко, а завтра, не дай Бог, ливни зарядят. И нужно успеть до дождичка, чтоб трава не почернела. Надо накидать стога, да проследить, чтоб свои же не напакостили.

 

- Ш-шик! Ш-шик! – поют косы. Рубахи у мужиков от крови и пота к спинам липнут. Часа не проходит – рубаху двумя руками приходится выжимать. Бывало, за две неделе на покосе косари до двадцати килограммов в весе теряли. У кого трактора нет, за две сопки на лошади сено возят. Нет лошадки – сам в телегу впрягайся…

 

Следом за покосом ягодная пора приходит, и тут уже бабоньки начинают стонать и охать. Ягода в Уров-Ключах знатная: голубица, моховка, земляника, смородина и брусника, которую местные ласково «брусницей» величают. Но растёт ягода ох, как далеко! Одевают бабоньки горбовики на спины, берут вёдра, влезают в сапоги, если есть таковые, а нет – драные чуни и за 15-20 километров чапают по болотам. Болота в тех местах везде. Почти под каждой кочкой родник бьёт. Отсюда и название к селу приклеилось – Уров-Ключи. В селе уже не одна изба от воды ходуном ходила. Во многих подполах вместо банок с засолками и картошки вода под самым полом стоит, хоть рыбу лови. Урожай хранить – огромная проблема. Что ни год, то печка в подпол ныряет, что ни год – завалинка садится…

 

Тяжело бабам ягодка достаётся. «Совками» её тут отродясь никто не собирал – всё ручками-ручками. Для тех, кто ягоду добывает, её красный сок собственной кровью кажется. За неделю успевают бабы кто спину горбовиками до мяса сбить, кто воспалительные подхватывает, кто суставами потом весь год мучается. А ягоду брать надо, пока она есть и есть силы. У всех семьи, ребятишки. Себе в еде отказать можно, а как ребёнку откажешь?

К самому началу сезона едут в посёлок покупатели из Приаргунска сахар да муку на ягоду менять. За мешок муки или сахара два ведра дают. Отходит ягодная пора – цена на товар падает: мешок уже в четыре-пять вёдер обходится. Иногда бывает, водители автобусов на весь ягодный сезон работу оставляют – уходят в тайгу. Народ в селе две-три недели вынужден дома сидеть вместе с киснущей ягодой, которая уже через месяц никому не нужна, потому что без сахара превращается в кашу.

 

Жизнь–мука началась здесь с перестроечных реформ. Но так было не всегда. Когда-то люди жили здесь не в пример нынешнему бытию. В масле нее катались, но и в отрепьях не ходили. Кто хотел работать и зарабатывать, тому ни дождь, ни зной помехой не были. В правлении села периодически бурлили горячие споры то о посевной овса, то о жатве пшеницы. Были комбайны, трактора, пятилетки и выборы. Выборы в селе всегда были праздником. В этот день обычно даже самые захудалые лавчонки и магазинчики выбрасывали на свои прилавки всякий дефицит вроде колбасы и разных сладостей.

 

Всё было. Плохонькая ли, хорошая, но работа в селе находилась для всех. В 80-е годы Мотогорский семеноводческий совхоз, к сегодняшнему дню полностью развалившийся, был ещё жив. Совхоз был не ахти каким рентабельным, но занимался земледелием, животноводством и, вообще, чем придётся в зоне рискованного земледелия. Как-то раз руководство попыталось заняться выращиванием особого сорта кормовой травы, которую звали «волоснец». Семена замахнулись продавать во все уголки советской империи. Но что-то не сработало, и идея была пущена под нож: семена покупать не стали. Поговаривали, что в траве был обнаружен недостаток каротина и протеина. С тех пор затею завалить государство кормами в совхозе оставили.

 

Травушку в Урове мужики давно косят только для своей скотины. Часть берут на лугах, часть за ближайшими сопками накашивают. Те, у кого хозяйство покрепче, по нескольку коровёнок держат, десяток-два свиней да пару-тройку лошадей. А уж лошадей в Уров-Ключах любят крепко. Одно время их даже разводили. Однажды привезли из Якутии для пробы несколько гнедых особо устойчивой породы. Таким никакие холода не страшны. Под любым снегом в сопках корм отыщут. Нашлись в селе специалисты, и на следующий год в совхозе уже первый приплод приняли. Хотя бывали и казусы. Однажды то ли по забывчивости, то ли по глупости мужицкой пастухи целое стадо лошадей упустили. За ними надо было смотреть по-хорошему, а их оставили пастись на вольных лугах. В общем, не заметили, как лошади одичали и в один прекрасный день ускакали в неизвестном направлении. Только их и видели.

А с овцами, которых пытались в Уров-Ключах разводить, так ничего и не получилось. Первая же попытка развести небольшое стадо закончилась полным провалом: у животных мокрец начался. Это заболевание, в основном, результат высокой влажности почвы. Места в Уров-Ключах водянистые – речки да болота с вечным комарьём да мошкарой, впору рис выращивать. Вот и решено было остановиться на разведении птицы: кур, гусей и уток.

 

 

 

                                                    Михаил

 

 

Инвалидов Михаила и Марину Хомяковых в селе любят все. Да и как не любить людей, для которых жизнь – мачеха с самого рождения. Единственная отрада супругов – их белоголовые, словно одуванчики, ребятишки. Старшему, Грише – десять лет, Сашеньке семь и Зиночке пять. Оба супруга – инвалиды с детства. Сегодня им живётся намного тяжелее тех, кого матушка-природа не обделила здоровьем. У Михаила больная спина и суставы. У Марины – детский церебральный паралич. С самого детства она то и дело мотается по больницам. Но сельчане не замечают её недуга. В селе Марина просто на вес золота. Руки у неё – чистое лекарство. Любое сотрясение, любую головную боль и радикулит без таблеток вылечит.

- Родился я в Уров-Ключах, - рассказывает Михаил. – Окончил восемь классов, а после – училище киномехаников в Калининградской области в городе Советске. Проработал в Уров-Ключах 16 лет и когда почувствовал, что не могу справляться с работой, уволился. Написал заявление, чтобы меня на пенсию оформили.

 

Что такое жить на пенсию по инвалидности, лучше всех знают только сами Хомяковы. Они с Мариной давно бы уже перебрались в другое место, в тот же Каблукан, откуда Марина родом, но всё упирается в деньги. До сих пор супруги за купленный дом не расплатились. За три года смогли отдать всего восемьсот рублей. Пенсия-то у Хомяковых минимальная. Машина дров – 1000-1500 рэ, забор поправить – соседей просить о помощи, мешок муки – вся пенсия, а мешка на месяц не хватает. В селе опары пышут почти в каждой избе. Ставят опары на хмелю по старинным рецептам. Хмель сами выращивают – дрожжи в деревне большая редкость. Строится новая изба, обязательно свод выводят для выпечки хлеба.

Выкручиваются, конечно, Хомяковы, как могут. Ну, а дополнительных заработков у Михаила нет:

 

- У меня ведь плохой диагноз: искривление позвоночника и какая-то болезнь ног, когда суставы болят. На лекарства уходят почти все свободные деньги. Хорошо, льготные лекарства стали поступать.

 

- Больше всего не терплю сплетен всяких, - пальцы у Михаила хрустят. Он всегда волнуется, когда рассказывает о своей жизни. В деревне трудно укрыться от пытливых взоров. Поняли, не поняли, а новость пошла. И чем чудаковатей сплетня, тем сильнее в неё верят.

 

- Я до свадьбы, честно сказать, вина много потреблял. Я ведь больной человек и всё время то насмешки, то упрёки. Было очень сложно. Кто-нибудь начнёт говорить: «Зачем ты пьёшь?» - а я ещё больше пить начинаю. Говорю: «Зачем ко мне лезете? Может, я жить не хочу». – А тут как раз с Мариной сошёлся, винцо-то и оставил. Не совсем, конечно, иногда по праздникам могу себе позволить немного.

 

Помогают Михаилу и Марине кто чем может. Но бывает, что и вредят. Когда-то был у Михаила мотоцикл «Восход». Решил уровец мотоцикл на лошадь обменять. Было лошадке всего полтора года. Назвали её Майей. Подрастил Михаил Майю и уже осенью стал пускать её побегать в стаде в падь Дакчу. Домой её забрал через месяц, а сена во дворе – ни соломинки: не успел Михаил сена заготовить, закрутился.

 

И вот как-то вечерком домой к Михаилу заходит сын соседа – Серёжка. Прознал сосед про Майю и решил через сына уговорить Михаила подержать его лошадку у себя во дворе. Вроде бы из благих помышлений. Михаил и согласился. Поймали Майю и во двор Николая к сену поставили.

 

Хорошо лошадке и её хозяевам спокойно. С соседом Михаил так договорился: «Сколько у вас Майя простоит, столько я вам и заплачу, а когда сена домой привезу, заберу Майю к себе». – Что уж там получилось, до сих пор никто не знает. Но только через неделю к Михаилу Серёжка прибегает: «Беда, Миша! Кобылку твою украли!»