http://okno1973.wix.com/s

 

 

За много лет сформировалась привычка наблюдать и думать. Думать и наблюдать. Это единственное, что я люблю делать больше всего. Возможно, поэтому однажды я получил медаль за занятое первое место в общегородской олимпиаде среди СМИ по шашкам.       Конечно, это произошло далеко не случайно - каждый вечер мы с женой резались в шашки по сорок партий за один присест. Как-то раз мы заметили, что после очередного шашечного сражения пишется намного легче - голова поневоле начинала работать намного лучше. 

 

Думать и наблюдать…

 

Это приятно, но иногда хочется выбросить из головы всё и просто отдохнуть – от всего, в том числе, и от журналистики, выпившей меня почти до донышка в мои неполные сорок лет.                                                 

 

Но, думать нужно хотя бы потому, что не думать просто не получается, глядя на то, что происходит вокруг. Как-то раз в разговоре с лидером молодёжного крыла «Единой России» я услышал такую фразу: «А кому нужна ваша журналистика. Один глянец и гламур…» - Захотелось вспылить: «Да что ты знаешь о журналистике?!» - но, я вовремя взял себя в руки.

 

Он был прав, этот читатель деловой документации. Журналистика действительно превратилась в какую-то напомаженную и раскрашенную куклу, до жути боящуюся «кирпичей» - газетно-журнальных полос без картинок (а вдруг читатель газету брать перестанет), и «размышлизмов» журналистов. Тупой читатель любит что-нибудь попроще, повеселее: кроссвордики, попочки с сисечками и чтобы обязательно телепрограмма была.

 

Ещё более убийственным откровением для меня стала фраза одного из чиновников, работающих в краевой администрации: «Нигде не пригодился – иди в журналисты». - Вот как относятся они к нам! И ведь, не без причины, надо сказать честно. Дело в том, что в современную журналистику пришло очень много случайных людей, голодных до быстрой славы, до ощущения собственной значимости и псевдовласти, не имеющие за плечами ни жизненного, ни профессионального опыта. Пришли потому, что это, как им кажется, «круто» и «престижно". Кого-то устроили родственники или знакомые, а кто-то пошёл в журналисты просто потому, что «так получилось».

 

Я уже устал этому удивляться, особенно после того, как в одной из читинских газет редакторская или замредакторская рука поставила объявление: «Приглашаем к сотрудничеству врачей, учителей и всех, кто любит писать». – Это примерный текст, но весьма приближённый к оригиналу. – Меня можно упрекнуть в том, что я тоже бывший медик, а пишу. Да, я бывший медик, но медик, который родился от талантливой матери, пишущей интересные книги, медик, который рос среди книг и радиобобин и сам много лет читал книги, с малых лет писал первые несмелые заметушки, ездил по командировкам и натаскивался на журналистику, как собака на след. Поэтому мне об этом говорить можно, тем более, что теперь у меня есть законное алиби в виде диплома об окончании журфака, пусть и заочного.

 

Кстати об объявлении в газете. Там причина была, скорее всего, не в особой любви к указанным профессиям предполагаемых авторов. Думается мне, это была лишь банальная экономия денег – гонорарщику всегда платят меньше, чем штатнику…

 

 

                                                                      *   *   *

 

 

Когда в голове копятся кучи «за» и «против», понемногу начинает доходить смысл библейской фразы – «В начале было Слово. И Слово было у Бога, и Слово был Бог…»

 

Какая огромная ответственность лежит на журналистах и как мало моих коллег об этом помнят! Как часто мы забываем о том, что кому-то может быть просто больно. До того ли! Пожар, ребята! Лобовое столкновение! Взрыв! Шахтёров завалило! Заложников взяли! Разъярённый муж свою бабу задушил! Ура! Есть «гвоздь» номера! Чтиво! Да-да, случалось и такое слышать от юных читинских журналисток «Комсомольской правды в Чите», которых их московские шеф-редакторы убеждали в том, что взрыв или убийство – это не что иное, как чтиво! Между тем, «чтиво» - это лёгкое, ни к чему не обязывающее чтение! Вперё-ё-д!

 

Гвозди, гвоздики, гвоздулечки... Только и слышно, как стучат молоточками по компьютерной клавиатуре пальцы журналистов, распинающих свою профессию на газетно-журнальных крестах «гвоздями» номеров, не ведая того, что кому-то этими «гвоздями» они причиняют нестерпимую боль, как когда-то не ведал этого и я – в ту пору молодой, борзый писака, махавший газетным молотком налево-направо, о чём теперь, достигнув зрелого возраста, крепко сожалею.

 

Конечно. Наверное, нужны и такие новости, но разве в таком количестве. После прочтения газет в душе не остаётся ничего, кроме горького сожаления о том, что мы живём в «этой стране». Между тем, в «этой» стране, называемой Россией, есть немало хорошего, на чём можно и нужно сосредоточиться журналистам. Но, не получается - тираж упадёт, а чтобы не упал, его нужно хорошенько прибить. Гвоздями…

 

С некоторых пор у меня с «гвоздями» свои ассоциации, не имеющие прямого отношения к журналистике, но имеющие прямое отношение к людям. И эти гвозди гораздо полезнее газетных, потому что учат любить жизнь, вцепляться в неё клещём, вдыхать её всем своим существом. Один мой друг неожиданно похоронил мать. Всю ночь он пил, после чего жахнул себе в грудь из охотничьего ружья. Вечером, пойдя с женой в магазин, я вдруг, отчётливо услышал, как лязгнул затвор серёгиной «двадцатки». Помню, как сказал супруге:

 

- Оль, по-моему, Серёга застрелился.

 

Жена только усмехнулась:

 

- Да брось ты! Говоришь какие-то глупости.

 

Но оказалось, что я был прав. Утром на мой телефон пришла эсэмэска: «Петрович шмальнулся. Пока жив».

 

Вскоре я был у Серёги в больнице. Выжил он чудом – пуля, полетев точно в сердце, отрикошетила от ребра, прошла выше, расколола лопатку и вышла из спины, проделав в стене дырку. Позже я написал стихотворение, герой которого не выжил только затем, чтоб жил мой друг, сердце которого навсегда осталось простреленным стуком молотка.

 

 

 

 

Мой лучший друг на днях запил,

 

когда,

 

      давясь от слёз и злобы,

 

проклятый гвоздь, немея, вбил

 

он в крышку мамкиного гроба.

 

Серёга плакал и курил,

 

до хруста в пальцах сжав ружьишко,

 

и до утра друзьям звонил:

 

- Теперь мне, паря, точно крышка!..

 

Был месяц острым,

 

                       как палаш.

 

Гулял в ладонях ствол мелкашки,

 

и бился вместо сердца фарш

 

под старой выцветшей тельняшкой.

 

Когда он грохнулся с хлопком,

 

мать на портрете

 

                     стала старше.

 

И долго пахло коньяком,

 

как потом на пехотном марше.

 

Друзья молчали.

 

                    Ветер ныл.

 

Лежал в гробу мой друг Серёжка,

 

в который сдуру угодил   

 

в мертвецкой новенькой одёжке.

 

Кот «пел»,

 

               лакая молоко.

 

В стаканы наливали бражку,

 

и плакала под потолком

 

душа

 

         в простреленной тельняшке.

 

 

 

 

Гвозди, гвоздулечки… Никто не говорит о том, что не нужно писать о происшествиях. Вопрос в другом – как именно это делать, и в каком объёме.

 

Когда-то, когда я только-только начинал первые шаги в медицине, старые врачи учили меня святой заповеди: «НЕ НАВРЕДИ». Человеку можно вколотить гвоздь в голову и, может быть, он выживет, но иногда этот же человек способен умереть от обиды, от холодного взгляда или от непонимания. Как мог, я всегда старался и стараюсь придерживаться этой заповеди, перенеся её из медицины в журналистику. Но с некоторых пор я начал замечать, что таких, как я, становится всё меньше. Не потому, что я какой-то особенный, нет! Просто других – нынешних: хватких, ловких, пробивных, охочих до быстрой славы, наверное, не научили жить так, как стараюсь жить я, как жили мои учителя, как учила меня моя мама. Таким, как я, трудно «вертеться» в этом мире, тем более, в своей профессии, где вредить – смерти подобно.

 

 

 

                      Главное в журналистике - ответственность

 

 

 

Через два дня – Новый Год, а на кухне всё-то нет ёлки. Зато есть замечательная крестовина от старого железного стула, пара электрических гирлянд и заранее прикупленные «боеприпасы» для салата «гранатовый браслет», который бесподобно делает моя супруга.

 

Пока пишу эти строчки, за моим окном властвует забайкальская зимняя ночь, раскинувшая свою бескрайнюю чёрную шаль над спящей Читой, знать не знающей о журналистской судьбе. На градуснике - минус 35. В квартире не выше 12-ти градусов, вместо положенных +20. Батареи в моей угловой «однюшке», как всегда, едва живые - чуть теплее руки. Под тремя одеялами спят жена и дети. Сколько раз говорил нашему тэсэжэшному начальству, чтоб разобралось с отоплением, а оно только руками разводит, мол, сантехника барахлит или строители-китайцы чего-то напортачили.

 

Жена, вымотанная расшифровкой диктофонных записей, ночной писаниной, стиркой, варкой и уборкой, легла на час раньше меня и сразу уснула. И ведь умудряется ещё на музыку силы найти. Обычно она записывает свои песни вечерами до поздней ночи в моём кабинетике на кухне, шириной в 80 сантиметров. Настоящая героиня…

 

Наши дети - Дашка и Генашка – заснули вместе с уставшей мамкой далеко за час ночи, сложив на неё руки и ноги! Дети большинства журналистов ложатся поздно, практически не зная слов «график» и «режим». Этих понятий в семьях журналистов обычно не бывает в силу особенности работы пап и мам. Зато дети работников информации раньше всех других своих сверстников заучивают слова «репортаж», «интервью», «расшифровка» и «гонорар», раньше остальных начинают фотографировать, выискивая нужный ракурс, понимать жизнь и учатся писать свои первые несмелые заметки.

 

Соседи видят десятый сон, а я, отписавшись для газеты, в которой изредка сотрудничаю в качестве гонорарщика формата «мальчик по вызову», сижу за компьютером и пишу книгу о журналистике, вспоминая свое бурное прошлое. Чего только в нём не было: погони, расследования, скрытые записи, писанина ночи напролёт, досадные ошибки, сражения с хамами-чиновниками, по десять раз переписывание заклинившей «информашек», дальние командировки, встречи с удивительными людьми, восхищения, разочарования, удивление…

 

Единственное, чего в моей журналистской практике не было никогда, так это недостатка в темах. А вот чего всегда не хватало, так это места и времени высказать то, что волнует и беспокоит, что радует и даёт силы жить, мимо чего нельзя пройти и на что невозможно закрыть глаза…         

 

Эх, выспаться бы хоть разок по полной программе! Чтоб до тошноты, до колтунов в башке! Спать последнее время приходится как Штирлицу – всё больше днём, повинуясь многолетней привычке Исаева: «через 15 минут он проснётся - сработает годами выработанный рефлекс…» В моей семье богатырским сном спит только удача и редко-редко дети, когда не ходят в школу. Обычно они просыпаются ещё до восхода солнца, чтобы под покровом темноты мышью юркнуть под одеяло в ноги мамке с папкой – стра-ашно детёнкам в комнате.

 

Штирлиц, Штирлиц… Царствие Небесное Вячеславу Тихонову. Хороший был дядька и, кстати, борода с ружьём шли ему больше, чем форма рейхсфюрера. Помните – «Белый Бим - Чёрное ухо»? Сколько же Вячеслав Васильевич сделал в кинематографе! Вот он Володька Осьмухин из «Молодой гвардии», вот – представитель петербургской молодёжи в «Тарасе Шеченко». Вот врач-терапевт, потом тракторист, дальше матрос Райский и незабываемый учитель истории Илья Семёнович Мельников из картины «Доживём до понедельника».

 

И, конечно же, Макс Отто фон Штирлиц, он же разведчик Исаев, образ которого не перевесил даже образ Николая Стрельцова из фильма «Они сражались за родину».

 

Можно только по-хорошему позавидовать такой судьбе, в которой, помимо автографов и искренней зрительской любви, безусловно, были и свои трудности. И всё же - столько бы журналистам давали делать, а то ведь не успеет человек на старте пятку от земли оторвать, ему уже подножку «добрые люди» делают, чтобы далеко не убежал.

 

Конечно, и в журналистике есть свои успешные «тихоновы», но их настолько мало, насколько мало было самих «тихоновых». Основная масса журналюг – обычные рабочие лошадки, тянущие на себе ежедневно огромный груз проблем и вопросов общества, для которого средства массовой информации всё ещё остаются «рупором», только вот уже давно не народным. Это в прежние, «советские времена», практически любая статья в газете «Правда» или «Известиях» воспринималась как откровение свыше и по коридорам коммуналок, по кухонькам и кабинетам начальников разлеталось, рассыпаясь бисером: «Читали?»

 

Да, время тогда было сложное и опасное. В ту пору журналисты были зависимы от ЦК настолько, что шаг влево или вправо без цэу редактора был практически невозможен. Журналистам 21-го века, даже трудно представить себе те драконовские условия работы газетчиков, в которых трудились наши коллеги сначала во времена Сталина, потом Хрущёва и дальше Брежнева вплоть до Андропова. Спасибо Горбачёву, который позволил журналистам писать так, как думают лично они, а не как думал их руками редактор газеты. Тогда за ошибку в тексте журналиста сразу вызывали на «ковёр» - в райком или в обком партии, где ему «мыли» голову таким «шампунем» фабрики «Серп и молот», от которого голова чесалась ещё очень долго.

 

В советской журналистике было самое главное – она была настоящей по сути и востребованной народом, кто бы что сегодня ни говорил, пеняя на СССР с КПСС. Это было время исключительной ответственности за каждое произнесённое и напечатанное слово.

 

Да - никакой творческой лирики в советской журналистике не было. Всё было сухо, конкретно и крайне информативно: «там-то там-то случилось то-то то-то»:

 

«…Из пункта А в пункт Б замечательный советский поезд имени товарища Сталина перевёз тысячу тонн угля, героически добытых советскими шахтёрами на шахте имени товарища Берии для металлургического завода имени товарища Молотова, где были отлиты пушки для прославленной дивизии имени товарища Жукова. Ура, товарищи, нашей партии и правительству во главе с вождём народов товарищем Сталиным!»

 

От этого никуда нельзя было деться, но находились те, кто даже в рамках капээсэсовской газетной стилистики умудрялся писать умно и честно. Те, кому это всё-таки удавалось, генерировали в себе истинную энергию журналистики и ради единого слова в газете были готовы ехать за тысячи вёрст, потому что понимали – если не они, то – никто.

 

Среди советских читателей было немало таких, кто вообще не читал газет, кто прекрасно понимал, что советская пресса абсолютно ангажирована, но, в целом, газетчикам, телевизионщикам и радийщикам верили, как Богу. Тогда невозможно было представить, что журналисты могли кого-то оклеветать и очернить, если это не было прямым политическим заказом. Авторитет журналистов был настолько непререкаем, что угроза «пойду жаловаться в газету» была сильнее любой другой угрозы.

 

Это было просто другое время. Совершенно - идеологически, политически, социально, с другими ценностями, идеями, задачами и другим сознанием людей. Газеты, журналы и радио были единственным средством информации помимо библиотечных фондов, киножурнала «Фитиль» и наборов открыток. Именно поэтому газеты с журналами выписывали, хранили и цитировали. Всё было идеологизировано и политизировано до крайности. Многих тошнило от Ильича во всех его многочисленных форматах, глядевшего на советского человека то с октябрятской звёздочки, то с переходящего трудового знамени, то с ордена, то с грамоты. Но был единый вектор, создававший в обществе достаточно цельную систему ценностей и взглядов, что было не так уж и плохо.

 

Ценности, конечно, и тогда были разными - достаточно было зайти в любой советский туалет, чтобы убедиться в этом, глядя на разрисованные похабными картинками стены. Но, в общем, нравственный климат общества того времени был намного здоровее нынешнего.